Пишут, пишут, пишут, а сами и не знают зачем пишут. К тому же, сущая наивность полагать, что вдруг сподобишься выдать Нечто, не написанное до тебя. Тогда почему продолжают писать бесчисленные сонмы умеющих держать ручку в руках или тыкать пальцами на кнопки ноутбука? Вопрос вопросов, но ответ очевиден, однако многовариантен. Уподобиться Богу, творить миры. Заработать столько, чтобы стать свободным творцом и жить по-людски. Писать модно и тусоваться среди себе подобных, страждущих выше отмеченного. Много желающих, но мало дошедших.
Еще запредельное рядом, но не всем оно разрешено. Запредельное никогда само не проявится, как однажды вдруг проявился мир с приходом Слова. Понимаете, чувство постоянного присутствия запредельного в жизни рядом с нами, оно или есть или его нет, этого чувства. От рождения у вас плюс или минус. Тренируй не тренируй, все равно получишь максимум шиш с маслом в итоге. И не более того. Хотя масло тоже продукт съедобный, почему хотя бы не сподобиться, если никак.
Рождение и смерть, две сакральные даты. Детство определяет последующее прозябание. Вот ты еще не понимаешь ничего, не понимаешь даже, что не понимаешь. Потом шажок за шажком начинает для тебя проявляться окружающий мир – мама, папа, кушать, спать, читать книжки. Никогда в своей жизни человек не обладает столь безграничными когнитивными способностями, умением впитывать и пропускать сквозь себя окружающий мир, как тогда, в далеком счастливом детстве. Детство всегда закрывает тебя зонтиком от последующего, наносного. Вглядываемся в детство из сегодняшнего далека и видим все сегодняшнее в зародыше. Это нужно сделать тому, кому интересен ты сам по себе, а не для кого-то со стороны. Но для этого нужно, по крайней мере, дорасти до понимания, что ты понимаешь, что не понимаешь.
Дети и взрослые любят сказки. Чтобы всё и всегда. Как надо. Было. В них. Но что же все-таки в сказках такого уж особенного? Сказка дает возможность заглянуть внутрь, предположить, даже окунуться, бред придуманный, но бред логичный и непротиворечивый при взгляде на него изнутри, из самого себя, бреда. Чертову дюжину бредов придется одолеть читающему эту книгу, тринадцать попыток нырнуть и вынырнуть, прикоснуться к запредельному, на мгновение вернуть невозвращаемое в принципе.
Почему чертова и вообще откуда взялась примесь чертовщины в рассказах. Она не буквальная, эта примесь, черта нет и никогда не было, даже Пушкин не поможет. Жил на рубеже тысячелетий писатель Вячеслав Первушин. Писал черное фэнтези и хоррор. Попал он в унисон своим творчеством. Трагически погиб в расцвете сил и таланта. Присутствие чертовщины не главное, но берем на заметку: кто предупрежден, тот защищен.
Теперь вдоль по Питерской, прямо по рассказам, от первого до последнего, тринадцатого.
Кто такая баба Нюра? Она родом из детства. Противная бабка из соседнего частного дома, которую мы, мальчишки, толком и не видели, и не запомнили. Гоняла нас за что-то хворостиной по двору, потом слегла и долго, годами была лежачей, пока не преставилась, лишь её преданный муж, дядя Миша Гусев, добрейший человек, банщик из ближней бани, представлял от семейства Гусевых их небольшой щитовой домик, который почему-то все называли финским. Ишимбайская улица имени героя Гражданской войны Василия Ивановича Чапаева, район Новостройка, все это пришло на страницы книги оттуда. Как ни старалось будущее, ни в какую не сладило с прошлым.
Машина Душка посланец того мира, созданный руками в нашем, лучшем из миров. Попытка влобовую проникнуть за грань миров. Иллюзия проникновения или на самом деле все случилось так, как описано? В чистом виде сказка, за грань смерти не заглянешь, там нет ничего, кроме абсолютной тьмы. Там Ничто.
Даже деревянные куклы восстали против безграничной человеческой злобы. Зло за зло, смерть за подлое унижение человека человеком. Даже кукольный мир не вынес запредельного зла человека по отношению к человеку. Хотя зло оно всегда запредельно.
Не знаю, как у них, не была, но у нас писатель тоже друг человека. Не столь очевидное утверждение, которое требует доказательств. Подвернулся случай, который, кстати, всегда почему-то подворачивается очень вовремя, и все встает на свои места. Писатель как спаситель города, это вам не фунт изюма.
Она вернулась в образе нежити. Строго документальная основа. Была такая Оля Кузьмина, больная головой на интимном, и она повесилась на чердаке девятиэтажки, куда позднее я переехал, не зная о случившемся в этом доме. Поразительное совпадение. Вернулась оттуда, чтобы доказать собственную женскую правоту.
Читать дальше