Герман Чернышёв - Шелест сорняков

Ей вспомнилось, как он перепугался, увидев Оддо впервые. То, как он нелепо пятился, бормотал что-то несвязное, уставившись на выродочьи глаза, заставило её горестно улыбнуться. Потом она вспомнила уверенное выражение его физиономии, когда за Оддо захлопнулась дверь «Скудного ужина». Он хотел спасти эти кровавые колечки от неминуемой гибели, а ведь некогда он боялся их побольше всего прочего. Тогда он увидел в них не выродка, а своего друга. Друга, который столкнул его вниз. Друга, который убил его.

Ойайю захлестнула ненависть, и она впилась маленькими зубками в нижнюю губу. Прежде чем оттуда потекла кровь, с конюшни донёсся грохочущий смех и развеял нахлынувшую злость. Ойайя сразу узнала его. На её памяти, только дядюшка Нужнет смеялся так раскатисто и добродушно. Ей немного полегчало, и она поспешила к конюшням.

Нужнет стоял, опершись плечом о столб, и слушал безучастный говор конюха, которому, по всей видимости, с самого начала наскучил этот разговор.

– Ойайя! – обрадовался он, завидев племянницу. В тот же момент конюх облегчённо замолчал, попятился назад и скрылся за стойлом среди охапок перемазанного навозом сена.

– Дядюшка! – Ойайя бросилась в объятия Нужнета. Тот растрепал ей волосы. Вообще-то ей не очень нравилось, когда кто-то дотрагивался до неё, но прикосновения дяди всегда приносили в её сердце приятное успокоение. – Я уж думала, ты уехал.

– По правде говоря, у меня были такие мысли, – Нужнет показал насмешливую улыбочку. – Ваш конюший и блоху уморит своей болтовнёй. И как его ещё не лягнула какая-нибудь кобылка?

– По правде говоря, лягнула. И даже не одна, – Ойайя ухмыльнулась, а Нужнет засмеялся, взявшись рукой за живот. – Почему ты приехал?

– Думаю, ты уже слышала о том, что некоторые сельчане пропадают.

– Ну да, – Ойайя приняла такой вид, будто это само собой разумеется. – Выродки.

– Твой отец запретил их так называть.

– Допустим. Тогда как их называть?

– Вырожденные.

– Как по мне, звучит так же.

– Но без пренебрежения. Я приехал удостовериться, что с тобой всё в порядке.

– А что со мной может случиться? Это ж не люди пропадают, а нелюди. Я-то человек. С серыми, как видишь, совершенно человеческими глазами.

– Ты должна быть предусмотрительнее, Ойайя. Время тревожное.

– Оно всегда тревожное, дядя.

– Да, но сейчас в особенности. Народ только о пропажах и судачит. Поговаривают, что виной тому люди, не пожелавшие уживаться рядом…

– С выродками, – Ойайя хихикнула. – Тогда они ещё не совсем идиоты, каковыми я их считала.

– Дело в другом. Пропавших находят, если вообще находят, изуродованными. С вырезанными и выжженными глазами. Тот, кто способен на такое, не погнушается и человеческой смертью. Умоляю, будь осторожной, племянница. Я не хочу, чтобы с тобой что-то произошло.

– Не волнуйся, дядюшка. Я всегда умела за себя постоять.

Нужнет улыбнулся. Загадочное выражение пробежало по его лицу.

– Да. Это верно. Как ты смотришь на то, чтобы прогуляться? Не хочу показаться невежливым, но мне и на одиноком пустыре поуютней, чем здесь.

– Прогуляться, дядюшка? А как же тревожное время?

Теперь Ойайя рассмеялась, а её дядюшка снисходительно не ответил.

Мелкий дождь нещадно хлестал по плешивым кронам сосен, шелестя иголками, надламывая сухие ветки. Слышался треск и стонущий шелест. Дымка бесследно рассеялась, но в вечерних потёмках зрение подводило и без неё. А то, что открывалось взору, отнюдь не радовало его.

Возле ивового плетня в пол человеческого роста пристроился невысокий сероглазый мужчина в изношенных штанах, тёмно-серой, как и всё вокруг, холщовой куртке и насквозь промокших кожаных сапогах. Он сунул руки в карманы куртки и морщил нос, оголяя неровные зубы. Это, по правде сказать, не умаляло его явной привлекательности. По щетинистому подбородку струилась вода. Она текла ему за пазуху, хотя рубаха и так отсырела до нитки.

– Копай, копай, Ривлик, – язвительно подзадорил он, упоённо следя, как его высокий плечистый приятель работает лопатой. Тот согнулся над отхожей ямой, ограждённой с трёх сторон прогнившим дощатым заборчиком, и копался в зловонной гнили. – Мы так до темноты не управимся. Навряд ли старикашка будет так же учтив, если ты продолжишь рыть люльку вместо выгребной ямы.

– Может, сам покопаешь, Садрад? – предложил Ривлик с тягостной усмешкой, не думая ни о чём, кроме того что его сейчас вырвет от отвращения. – Тут дерьма и на тебя хватит. Старик всё тут загадил.