Герман Чернышёв - Шелест сорняков

Когда Ойайя вышла из своей спальни, её уже поджидал Гегес со своими ещё не высказанными любезностями, которые она пропустила. Он расшаркался и отвесил ей комплиментов на месяц вперёд.

Гегес жил в поместье «Ксо» довольно давно, и успел привести себя в надлежащий порядок. Выяснилось, что он не такой уж и пожилой, как могло показаться на первый взгляд. Ему не было и шестидесяти. Ежедневное причёсывание выбило из его волос большую часть седины. К тому же Ойай не снял его с должности королевского помощника, вдобавок наградив неплохим состояньицем. Гегес пополнил свой гардероб шёлковыми дьюкскими нарядами и туфлями. И носил их даже в прохладную погоду, когда прислуга куталась в тёплые накидки и сетовала на промозглый ветер. Ойайя тоже кое-чем наградила его – неприятным взглядом – и спустилась в огромную гостиную, где королевская чета уже собиралась приступить к ужину.

Ойай, не отрываясь, смотрел на Шейлу, а она, смущённая такой напористостью мужа, поднимала на него глаза лишь изредка. Королева не носила никаких украшений, её нежно-зелёное платье скрывало утончённую наготу.

Таргертские женщины обладали безжизненной кожей, бледной и влажной, как рыбья чешуя. Кожа Шейлы имела светло-бронзовый цвет, не такой глубокий, как у дьюкских горожанок, но всё же её можно было принять за одну из них. Ойай одевался в глубоко-коричневое, как и все знатные господа Таргерта, с той лишь разницей, что его одежда была расшита серебром.

– Ойайя, что с тобой? – спросила Шейла взволнованно, когда принцесса уселась за стол. – Почему ты не завтракала и не обедала вместе с нами?

– Я была не голодна, – ответила Ойайя с сухостью. Её ждала порция кроличьего жаркого, посыпанного корицей и листьями салата, суп и стакан с дьюкским вином. Она окинула холодным взглядом свой далеко не королевский, да к тому же давно остывший ужин.

– Ты не будешь есть? – осведомился Ойай, перейдя на заботливый тон. – Впрочем, у меня тоже недостаёт аппетита в последнее время. Все эти убийства, – тяжёлый вздох вырвался из его груди. – До чего же бессердечными иногда бывают люди, – Шейла вложила свою тёплую ладонь в ладонь мужа, их пальцы сплелись между собой. Ойай благодарно сжал её руку и ещё раз вздохнул. – Да, да. Не будем говорить об этом за столом, – он отправил в рот кусочек жареного мяса и причмокнул языком. – И всё-таки кухарки не те пошли.

– Зато кролики всё те же, – подбодрила Шейла. – Просто найми другую стряпуху, и дело с концом. Хотя мне крольчатина нравится.

– Значит, я чересчур придирчив.

– Где дядя Нужнет? – Ойайя небрежно взялась пальцами за стакан и отпила глоток. «Дьюкское. Опять это дьюкское. Всё у нас дьюкское. И одежда, и еда, и выпивка, скоро он наймёт шёлковых служанок вместо рыбьих».

– Не знаю, – голос короля похолодел. – Он же к тебе приехал. Мне его намерения неведомы. Если ты умна, то и ты не захочешь вдаваться в них.

– Я видела Нужнета, когда он беседовал с конюхом, – вставила Шейла. – Но это было ещё до ужина. Он спрашивал о тебе.

– Да, он заходил, – кивнула Ойайя. – Но я была не одета. Я попросила его подождать меня снаружи.

– Что ж, тогда и искать его следует там.

Ойайя вышла из-за стола, оставив еду нетронутой, а вино чуть пригубленным.

– Ты же совсем не поела, – но эти слова королевы остались без должного внимания.

Ойайя нетерпеливо приотворила огромную дверь, ведущую в прихожую, и выскользнула из особняка. Её личико обдало тёплым ветерком, принесшим аромат мёда, а не тухлый озёрный душок, как в обычности. Ойайя приятно удивилась бы, если бы в ней осталась способность приятно удивляться, весь день она почему-то уверяла себя, что снаружи холодно и противно. Должно быть, сказывалось её расположение духа.

В последние дни Ойайя ощущала себя гаже некуда. Она не знала, злиться ли ей на отца за то, что он сделал. Не знала, злиться ли на Шейлу, которая всеми силами пыталась скрасить её недоумение своей надоедливой заботой. Она просто избегала их. Старалась не заговаривать лишний раз, потому как не представляла, что в таком случае требуется сказать.

Ей стали сниться дурные сны, но ни один из них она не могла запомнить. Когда она просыпалась, в её разуме оставалось лишь страшное послевкусие того сновидения, которое её посетило. На самом деле, Ойайя догадывалась, что ей снится. Болота. Тот день, когда погиб Вайтеш.

Она думала о нём, не переставая, и уже не оттого, что хотела думать, а оттого, что стоило ей остаться в тишине, как она слышала крик Вайтеша, падающего в расселину. Жалобный до невольного сочувствия, похожий на плач ребёнка, оставленного родителями в тёмной колыбели. Но когда Ойайя слышала его, ей виделся вовсе не Вайтеш. Ей виделся выродок, стоящий над Глубиной, вглядывающийся во мрак тусклыми глазёнками. Она забывала про своего короля-отца, про его королеву-жёнушку, про всё, кроме кровавых колечек, пялящихся во тьму, в которой исчез Вайтеш.