Герман Чернышёв - Шелест сорняков

– Впрочем, я и впрямь торговка, как тут ни крути, – Бернадетта досадно вздохнула. – Возможно, мне не стоит быть такой вспыльчивой. Но всё же «Закрытый кошелёк» – заведение лишь для тех, кто чтит мою заботу. А ты, Инка, не похоже, чтобы чтила хотя бы что-нибудь, кроме своего ножика. Оттого, тебе надобно покинуть мой трактир и поскорее. Твои грубости и так подпортили мне настроение, да и твоё личико выводит меня из себя всё настойчивей с каждой секундой. Мне бы отнюдь не хотелось выходить из себя на глазах у этих милых господ. Что они подумают? Я не хочу показаться неприлично негостеприимной.

Лускас распахнул дверь, впустив в «Закрытый кошелёк» дуновение ветра и приятную прохладу. Инка сверкнула глазами, возвращая оружие в ножны, и вышла прочь, не сказав ни слова. За ней последовали и её спутники. Как только дверь захлопнулась, в трактире вновь поднялся уютный гомон.

– Ну вот и всё-пожалуйста, – заключил Дэйдэт и причмокнул губами. – Отныне, Оддо, в «Закрытом кошельке» рады твоей персоне. Но не будем откладывать твой ужин. Сдаётся мне, ты не прочь перекусить, – он вынул из кармана три серебряных ойта и протянул их хозяйке, – Дорогая Бернадетта, позволь откланяться. Этому любезнейшему выродку обещан кров и еда за моим столом. Рад был поболтать, Ойтеш. Ночлег и пищу ты найдёшь здесь, как и было оговорено.

– Да-да, и выродок тоже, – быстро добавила Бернадетта, пряча деньги в передник.

– Нет, выродок…

– Останется здесь. Дэйдэт, дорогой, ты же не хочешь меня огорчать, так ведь? Я же сказала, что он мне приглянулся. Для него найдётся работёнка, как и для Ойтеша. Они оба славно потрудятся в «Закрытом кошельке».

Поначалу работёнка, предложенная Бернадеттой, Оддо даже понравилась. Его обязанности оказались весьма просты – убирать со столов посуду и столовые приборы и мыть их. После многих холодных ночек, проведённых на неуютных постоялых дворах, он ликовал от возможности помочить руки в горячей воде. Поэтому мыл тарелки и миски обычно куда дольше, чем они того требовали. Оддо тщательно споласкивал и чистил их тряпкой и после одобрения Бернадетты, убеждая её, что люди отличаются от скота лишь тем, что едят из чистой посуды.

Тем более запах рыбы исчезал далеко не сразу, а хозяйка её недолюбливала. Она вообще предпочла бы избавиться от воняющих озером бочек, но гости «Закрытого кошелька» заказывали рыбу по многу раз на дню. Жареную, варёную, рыбную похлёбку. Из-за этого в трактире всегда витал рыбный душок, к которому можно было мало-помалу привыкнуть.

Бернадетта отвела для Оддо отдельную комнатушку и обещалась платить по десять медяков в неделю за его труды. Но он не заботился о плате, ибо у него и так было где переночевать и перекусить перед сном, в отличие от многих жителей Дервара.

Трактирщица строго-настрого запретила выходить из «Закрытого кошелька» по ночам. Разузнавать, в чём причина таких предосторожностей, было незачем. За два дня, проведённых в трактире, Оддо как нельзя более отчётливо осознал, в каком местечке очутился. В первую очередь из разговоров и перетолков, слышащихся за тем или иным столом.

Габинс назвал Дервар королевством без властителей и в некотором смысле не соврал, разве что забыл упомянуть обо всём важном. К глубочайшему сожалению Оддо, люди особенно не говорили о чём-то существенном. До него доносились скудные обрывки слухов, переделанных на лад захмелевших болтунов. Оттого он успел ужасно перепугаться, но так и не выяснил ничего путного.

Возле входа уселись двое. Длинноволосый мужчина с откормленным брюшком хрипло подсмеивался и потягивал табачный дым из трубки. Низенький паренёк со взволнованной гримасой на лице, очевидно, приходился ему родственником, скорее всего, сыном или племянником, об этом нескромно гласила их схожая, но не сказать, чтобы благозвучная манера говорить. Они о чём-то спорили.

Оддо пытался подслушивать трактирные разговоры. Он не вполне разумел, как это делается, и подобные выходки ни разу не увенчались каким-либо успехом. Но этим двоим, казалось, начхать на то, что их услышат. Оддо прислонился к балке и навострил уши.

– Он совсем спятил. Кто-то науськал его, попомни мои слова.

– Кто ж его науськал?

– Да кто угодно. Хотя бы Инка могла. А что? Вполне, вполне могла. Она та ещё сумасбродка, как и он.

– Эта тупая стерва? Не будь идиотом. Он верит в богов, а она верит в то, что она обаятельна.

– Инка и впрямь недурна. Такие волосы, да и всё остальное.