Оксана Одрина - Слепые отражения

И молчал, с нескрываемой неприязнью рассматривая зеркала в отцовском кабинете. Верес-старший снова рассказывал о полиции, о службе, как трудно, но при этом невероятно важно и почётно то, чем он занимается. Не для Вадима только важно. Он всё старался завершить разговор, увиливал от ответов, отмалчивался, стремился вырваться из кабинета на воздух без званий и наград. Он в тишину хотел, где надоедливый папин голос больше не преподносил бы сыну собственную правду жизни. Ну, может, хватит уже! Ему шестнадцать всего. Какая там специальность, профессия, работа и тем более звания – не думал пока об этом. Он в десятом, в самом начале, успеет ещё с выбором сам, без отца.

Обратно в школу Вадим уезжал с неприкрытой радостью, наслаждаясь грядущей свободой от родительского нескончаемого надзора. Ему уже грезилась собственная комната в жилом корпусе родного учебного заведения – личное пространство, только его, где чисто и светло, без единой пылинки компьютерный стол, аккуратные стопки тетрадей и учебников, и никаких…

В руки Вадиму впихнули плоское стекло, завернутое в черную шершавую ткань.

– Что это? – нудно пробурчал он.

– Подарок директору Павлу Петровичу Фрею, – самодовольно протянул отец, усаживаясь удобнее за руль машины. – Зеркало.

– Мне оно зачем? – проворчал Вадим.

– Просто подержать, можешь? – развёл руками отец. И тотчас же уточнил: – Не сложно?!

– Не сложно, – огрызнулся Вадим, пристёгиваясь ремнём безопасности. Щелчок, подёргал в стороны. Порядок, безопасность обеспечена. Тягуче уронил: – Подержу.

– Хорошо, – отрезал Верес-старший, дав по газам.

Такой странный подарок не стал для Вадима сюрпризом, ведь его отец фанатично коллекционировал зеркала. Он так часто и много развешивал их на стенах собственного кабинета, что иногда казалось, будто умом тронулся. Уже и места свободного не оставалось, а он приносил ещё и ещё. При всём том стекляшки эти были разные, не только новые в современных рамах, но и допотопные: облезлые, ободранные и почерневшие от времени и безразличия людей. Другие находки были светлыми и чистыми и, приятно поблескивая от любого освещения, чётко и тонко отражали тебя, какой есть, без прикрас и без кривляний. Встречались экземпляры без рам с грубо обгрызенными краями, словно их пытались съесть, откусывая по кусочку, но не получилось, и оставили обглоданными. А отец пожалел и домой принёс, отогрел, на стену повесил, смахивал с них пыль, говорил с ними. Зачем?

– Почему оно в чёрном? – нарушил тишину Вадим после получасового молчания.

Трасса в вечерних сумерках. За окном дождь. Зеркало в руках. Подкатила необъяснимая тоска и противно загудела в груди беспокойством.

– Так нужно, – не отрываясь взглядом от дороги, бросил отец.

– Исчерпывающий ответ, – хмыкнул парень. – Не знаю, зачем спросил.

– После узнаешь, – заявил отец, и одной фразой подвёл черту под другими вопросами сына.

– После чего? – не унимался Вадим. – После – это когда именно и как его измерить и понять? После, есть нечто или ничего, как таковое? Как определить, что после уже настало? И самое главное, пап, где «до»?!

– Время придёт, и во всём сам разберёшься, сын.

– Когда оно придёт, пап, время это? – насмешливо протянул парень. – Оно уже вышло? В пути или ещё нет? Не сбилось ли? Может, выйти и встретить его и…

– Хватит! – оборвал отец. Строго. Грубо. Не смешно.

Хватит, так хватит. Зеркала-то важнее сына будут, бесспорно. И вот что странно, многие из них в кабинете Вереса-старшего совсем ничего не показывали. Словно ослепили стекло, перекрыли доступ света и красок, впихнув то, что недавно отражало, в бесконечную ущербность.

Находки эти вызывали у Вадима робость и отвращение. Когда смотрел в них и ничего не видел, к горлу подкатывала тошнота. Они казались ему мерзкими, скользкими и хитрыми. Не верил он в такие экспонаты, подозревал в них изворотливость. Будто они знали страшную тайну, но скрывали её в глубине под толщей слепоты. Может, врали непроглядной чернотой, а сами припрятали внутри себя гадкое и гнилое зло, что задолго до, ещё в зрячей жизни видели. Впитали в себя подлость и грязь, перенасытились всем этим и ослепли. Вдруг сегодня прозреют и выплеснут наружу, чем отравились. Глупо, наверное, и смешно, но сторонился их Вадим, не смотрелся в такие стекла и себя не показывал. Не боялся, нет, остерегался.

Громоздкий сувенир неприятно давил жёсткими углами в ладони. Парень чуть оттянул шершавую ткань на подарке, который держал в руках – незрячее зеркало. Брезгливо двумя пальцами прикрыл обратно.