Оксана Одрина - Лишний

– Мы не одни здесь… – невозмутимое эхо заунывно разносило по пустому подъезду нежилого дома гнетущий шёпот. – Мы здесь не одни…

Крутая лестница с ободранными перилами, по который Лёшка во всю прыть мчался вниз, тонула в подслеповатой пропасти. Из полумрака бездны тянуло затхлостью и плесенью, а ветхие ступени её не к выходу вели, нет. Загоняли они заплутавшего одержимого тревогами парня в глухой подвал. Чтобы после долгих напрасных блужданий в запутанном лабиринте из потрёпанных комнат, обшарпанных коридоров, дырявых окон, захудалых кладовых и сопревших подвалов в затерянной многоэтажке, жалкий скиталец сгинул в кромешной тьме собственных страхов и безнадёги, заметался в последнем приступе отчаяния и ужаса и ни за что уже не выбрался к живым.

Как вошёл сюда, Лёшка, к ужасу своему, не помнил совсем. Где выход, не представлял. Кто преследует его, и вообразить боялся. А сам уже точно знал, что за спиной.

– Смерть там, Лёх, сам знаешь – это твоя смерть, – нещадно обрекал он себя, ежеминутно оглядываясь и отирая испарину с лица. – Давно думаешь о ней, ждёшь. Сегодня точно за тобой! Беги теперь, найди этот треклятый выход или сдайся и умри…

На миг его охватило уныние, и он замедлил бег – силы и без того уже были на исходе. Попутно он опасливо окинул взглядом плешивые стены очередного межэтажного проёма, а пару секунд спустя, коряво оступился, замялся у крайней обветшавшей ступеньки, собираясь с духом, чтобы продолжить путь, и прислушался к неугомонному эху в недосягаемой высоте над собой.

– Мы не одни здесь… – предостерегающе гундело оно из непроглядной тьмы верхних этажей. И тут же тревожно вторило само себе же с нижних: – Мы здесь не одни…

В том, кто эти невидимые «мы» и где именно находится такое вот сомнительное «здесь», Лёшке пора было бы уже разобраться. Да вот только трезво мыслить именно сейчас не получалось вовсе, как-никак он попал в такую передрягу, что теперь уже точно только чудом сможет уцелеть. Но тут этажом выше нетерпеливо закопошились, то и дело забористо шаркая по полу и ухая по батареям, и Лёшка вмиг притаился в прелом углу. Он замер, ещё надеясь, что всё обойдется. Но когда на макушку посыпалось крошево бетона, он без оглядки кинулся в сумрак очередного лестничного пролёта, терзая кроссовками битые кирпичи – не обошлось.

Спасаться бегством в незнакомом месте было нелегко. Неуклюже спотыкаясь, Лёшка вновь и вновь с размаху налетал на повороты поручней перил, с надломом вышибая из себя воздух. Но едва болезненная пульсация под рёбрами от таких побоев унималась, он взвивался и тут же сердито колотил ногами стойки и тетиву ограждений, и снова пускался на утёк.

В такт бегу внутри парня трепетала паника. Она металась и больно колотила в груди, клокотала в горле. Лёшка часто оглядывался и задирал голову, пытаясь рассмотреть преследователей в темноте, но без толку.

– Иди ко мне, – понёсся сверху приглушённый женский голос, всё сильнее усмиряя вороватое эхо, что теперь еле слышно было в толще черноты над головой. – Иди же ко мне, Алёшенька.

На чужой зов парень не поддался и, секунду спустя, вылетел на очередную межэтажную площадку проклятого подъезда. Он успеет, он найдёт.

– Ну, где же? – отчаянно сипел он, не сбавляя прыть. – Где, где выход?!

Из последних сил Лёшка рвался вниз, а вокруг звенел певучий призыв последовать за той, которою не знал. Но пробежав ещё два пролёта, он всё же остановился – дыхание подвело. Когда же он рывком обернулся, то вмиг вскинулся и ошарашенно замер на месте – на площадке этажом выше стояла женщина без лица в облегающем глухом платье. Сквозняк из ослепшего окна слева трепал чёрный ажурный платок на её голове. Останки стекла осиротевшего проёма противно позвякивали от порывов ветра, а старая в трещинах фанера, неумело прибитая к раме, надрывно скрипела.

– Иди ко мне, – отстранённо обронила женщина без лица. – Иди же, мальчик мой.

Она плавно взметнула руками, и краска на исписанной неказистыми граффити стене рядом с Лёшкой потрескалась, съёжилась и скрутилась, как тонкая бумага от времени или от огня. Вот только огня не было, и времени – была стылость.

Податься вперёд и уцепиться за поручни, было ошибкой – по ним тут же поползли глубокие черные трещины, кроша металл в рыжую труху, а ладонь парня насквозь пробрал суровый холод. Рука больше не слушалась и намертво впилась в истлевающие перила. Пальцы вмиг свело болезненной судорогой так туго, что хоть вой. Напрасно Лёшка задёргался в стороны, выворачивая онемевшее запястье и отчаянно сипя сквозь крепко сжатые зубы, стужа оказалась проворнее, и в пару секунд присвоила себе часть его руки от ладони до плеча.