Оксана Одрина - Лишний

Озноб не отпускал, и Лёшка так и лежал беспомощным калачиком около кровати и дрожал. Вот и он каждую ночь в клочья самого себя разносит, да в едкую пыль рассыпается, хоть спать не ложись. Сны как реальность: чувства, запахи, холод, боль. Только сны. А что, если по-настоящему всё? Не бывает так. Вдруг, бывает?! Что тогда?! Что, если он уже спятил?

– Лёш, всё в порядке? – раздался за дверью взволнованный голос мамы. – Ты что-то уронил?

– Да, – соврал он, поднимаясь и прижимая руку к больному животу. – Стул. Всё хорошо, мам.

Снова подкатила тошнота. Он зажал рот рукой, но не помогло, и сквозь пальцы, булькая, потекла вода.

– Я на работу, Лёш. Еда на столе. До вечера.

Лёшка не ответил. Поперхнувшись горечью, он скорчился от боли в правом боку, упал на колени, и из него опять потекло. Вот, что распирало и резало изнутри. Может, замёрзла вода вместе с ним в том старом подъезде и драла нутро острыми кусками льда. Бред, конечно. Съел что-то, отравился. Почему вода тогда? Почему?..

Поломанный нещадными судорогами, он свалился на пол. А жуткие болезненные спазмы при каждом новом приступе выталкивали из него на свободу новые и новые порции жижи. Ковёр под ним пропитался насквозь сыростью, да и на самом Лёшке уже и сухой нитки не осталось. Но он никак не мог всё это остановить. И самое страшное, он не понимал, что «это» такое с ним сегодня происходит.

Сколько так пролежал, определить так не смог. Время словно перестало существовать и растянулось в тягучую материю из клокота, всхлипов и стонов снаружи, и прострелов и ломоты внутри.

Просто сесть и то вышло у Лёшки попытки, кажется, с седьмой. А уж на то, чтобы подняться и пошатываясь, цепляясь за стены и косяки дверей, добраться до душевой кабины, ушли и без того его последние малые силы. Но вот когда горячая вода полилась на голову, плечи, грудь, спину и живот, стало легче, но не сразу, нет. Прошло полчаса, прежде чем просто перестал дрожать и задышал без докучливой боли. И только когда вытерся сухим полотенцем, заметил жуткий кровоподтёк на левом плече – ушиб, когда упал с окна. Или нет?

– А что, если всё было? – недоверчиво косясь на припухший сустав, обречённо обронил Лёшка. – Бред, конечно. Или… Возможно, стоит маме рассказать, и она поможет. Или не стоит? Вдруг испугается и в психушку сдаст? Кому же довериться? Кому же…

Противоречивые сомнения ещё долго не давали покоя и чуть отступились от Лёшки, только когда он совсем согрелся. Есть не стал. Какой ещё завтрак, когда из него фонтан, как из пожарного шланга только-только бить перестал. Поёжился, растянул рукава тёплой кофты и спрятал в них зябкие ладони. Он подумает и поймёт, что происходит. Воздух, ему нужен воздух. Вышел в прихожую, осторожно, чтобы лишний раз не бередить травмированную руку, накинул куртку. Да вот ещё что странно, в утробе так необъяснимо отпустило, как будто оттаяло и вытекло. Смешно, глупо и горько: что именно оттаяло? Улыбнулся сам себе уголками губ, потёр лоб, взъерошил и без того непослушные тёмно-русые волосы и вышел за дверь.

Но что же это? Перед ним снова лестничная площадка, ступени и перила? Неужели всё сначала?.. Отпрянув, Лёшка прижался спиной к двери собственной квартиры. Следом сердце заколотилось, потом пальцы рук задёргало. Да нет же, нет. Здесь светло и чисто, да ещё вон и буйный изумрудный плющ по всему подоконнику на межэтажной площадке расползся.

– Псих, ты, Лёха – это всего лишь лестница, опомнись! – шёпотом выговорил он сам себе. Закрыл глаза и задышал глубоко и размеренно. И принялся успокаивать самого себя же: – Это мой подъезд и дом. Это просто ступени. Все остальное – страхи. Просто глупые страхи.

Двери лифта лениво закрылись за спиной, и Лёша тотчас же вырвался из приставучей полутьмы подъезда, выскочил на улицу и остановился метрах в трех от входной двери. Прикрыв глаза и с наслаждением втянув приятный осенний воздух, он смаковал теплоту, которая мгновенно проникла в него, согрела и снаружи, и изнутри. Как же хорошо. Почему ему вот так спокойно не может быть всегда? Почему он обычно встревожен, раздражён, истеричен. Почему?

Отца звал сегодня во сне, о помощи просил: «Папа, помоги. Папа». Глупо как-то. Не нужен был отцу никогда. Забыл он о Лёшке много лет назад. Ни разу не побеспокоился, что там с сыном, как он, кто и зачем. Да, и зачем?..

Лёша вскинулся и растёр лицо горячими ладонями, отгоняя остатки тошного сна. Он тёплый, живой и настоящий, а остальное – обман разума. Всё наладится, он соберёт самого себя в бодрую кучку и больше не погрязнет в кошмарах. Сегодня он главный, а пустым полуночным видениям его не согнуть и не сломать.