Роман Шмыков - Вниз по лестнице

Прибыл новый поезд. Внутри несколько совсем усталых работяг, покрытых какой-то сажей. Они сидели в одном вагоне и вышли общей компанией, оставив внутри мусор. Был бы я ответственным гражданином, так хотя бы указал бы им на это или заставил убрать. Но это привлекло бы внимание охранника, и он быстро спустился бы по короткому эскалатору и испортил иллюзию моего отсутствия на этом месте.

Три минуты. Значит, у меня есть около двух с половиной минут, чтобы пробежать по тоннелю и найти ближайший вход в сложную систему ходов, оставленную рабочими, что построили эту ветку метро, и не попасть под мчащийся поезд. Как только состав уехал, снова обдав меня запахом ананасов, я, ещё раз взглянув на уходящих мужчин, прыгнул вниз и побежал в темноту вдоль рельс, включив маленький фонарик.

Запах усилился, а по влажным стенам, отскакивая как резиновый мячик, бегал гул шипения и хлюпающих шагов. Затем я услышал главный признак Костеруков – детский плач. Скорее даже девчачий, но никаких девочек здесь быть не может. Я сбавил шаг, уже глазами поймав желоб, в котором смогу спрятаться от поезда. Я забрался в него и посмотрел на слабо светящиеся часы, до поезда меньше минуты. Решил не рисковать и остался там, плотно прижавшись спиной к холодной стене, чтобы даже случайно не попасться на глаза машинисту. Поезд промчался в нескольких сантиметрах от моего носа, чуть не зацепив собачку на молнии куртки. Я сверил время и вышел из желоба, снова заранее засёк не более двух с половиной минут.

Если судить по схеме, что я тщательно изучил дома, то скоро по левую руку должна появиться дверь, а за ней будет лестница, по которой смогу спуститься в систему ходов и труб, давно утратившей своё предназначение. Время поджимало, а плач становился громче. Я надеялся, что Костерук решит пока оставаться на месте и не усложнять мне задачу. Дверь случайным образом попала в желтоватый круг моего фонарика, и я ринулся к ней. Она заросла чёрным склизким мхом, и мне пришлось содрать его, прежде чем получилось забраться внутрь и закрыть за собой. Как только механизм щёлкнул, по ту сторону промчался поезд. Смотрю на время – два часа до закрытия метро. Нужно успеть, чтобы не вызвать лишних подозрений.

Фонарик чуть подрагивал, словно боялся намного сильнее, чем я, и пытался не смотреть и не показывать. Узкий коридор вёл меня в неизвестность, сверху в углах тянулись тонкие шипящие трубы, с них крупными каплями падала вонючая вода. По этим тонким переходам эхо жуткого детского плача звучало так, будто его источник находился за поворотом, но я знал, что это обман. Под ногами пищали крысы, и я ступал медленно, чтобы случайно не раздавить одну из них и не выдать себя слишком рано, а рыдания в своё время усиливались. Коридор стал шире, и мне уже не приходится сжимать плечи, боясь замараться или зацепиться за какой-нибудь торчащий металлический прут или арматуру. Справа шикнула прохудившаяся труба, обдав горячим паром. Я утёр щёку и чуть не ударился лбом об стенку впереди. Это был поворот, за которым мелькал свет.

Поднявшись на несколько ступеней, я забрался в круглое помещение с кучей всякого хлама посередине, а на вершине этой кучи сидел самый настоящий Плачущий Костерук. Над его головой мелькал свет проезжающих машин из решётки сточной канавы. Это значит, что мы совсем близко к поверхности, хоть я и должен был опуститься только ниже. Обычно Костеруки забираются глубоко, куда не только свет, но и звук жизни с поверхности не пробивается. Я бы не тронул ни одного Костерука, если бы они изредка не таскали в свои подземелья зазевавшихся посетителей метро в самый поздний час.

Он худее, чем обычно, а его длинные руки похожи на две палки, согнутые пополам, с большими кистями и крючковатыми пальцами. На широких плечах висят обноски красноватой футболки, а ниже пояса никакой одежды нет. Хорошо, что Костеруки не имеют половых признаков, иначе мне пришлось бы больше курить, чтобы забыть увиденное. Существо ревело почти навзрыд, одной рукой копошась в куче мусора, а второй закрывая глаза, глубоко посаженные в маленькой голове с редкими длинными волосами. Его практически чёрная кожа помогает слиться с окружающими стенами, и я не вижу стоп Костерука. Это представляет определённую опасность, потому что ноги этих созданий ненамного короче рук, а Костеруки передвигаются как гориллы, опираясь на тонкие, но очень сильные передние конечности.

Я выключил фонарик и глубоко вдохнул, замедляя сердцебиение без урона для концентрации, как учил папа в детстве. Мне это трудно давалось, но с тех пор я могу не дышать почти пятнадцать минут и замедлять сердце до десяти ударов за минуту, что сильно спасает, когда тебе нужно превратиться в невидимку для своей цели. «Загонщик должен попасться жертве на глаза только тогда, когда она уже связана. Помни это» – говорил папа достаточно часто, чтобы это буквально врезалось в кору моего молодого мозга. Я помнил, что слух у Костеруков намного лучше их зрения, и поэтому стал в два раза бдительнее продвигаться к его спине, покрытой кудрявыми белыми волосами. Под ногами пустые жестяные банки, консервы, стеклянные бутылки и огромное количество разной ветоши. В нескольких шагах от Костерука в одной куче валялись женские сумки, поблёскивая металлическими кольцами на ремешках.