Карен Макквесчин - Проклятие Гримм-хауса [litres]

Она лишь надеялась, что этим отвлечёт тётю Максин и выиграет ещё пару секунд времени. И вдруг совершенно неожиданно для неё подвеска взорвалась мириадами ослепительных лучей, едва соприкоснувшись с плечом старухи. На миг комнату поглотила ярчайшая вспышка, сопровождавшаяся отдалённым звучанием гармони. Тётя Максин так и отскочила назад.

– Перестань! – завизжала она.

Тётя Шарман вооружилась лампой и ринулась в атаку, метя Хэдли по ногам. Вокруг испуганно загомонили тараканы:

– Хэдли, осторожно! Хэдли, она идёт!

Насекомые засуетились вокруг тёти Шарман, однако та не обратила на них внимания и ринулась в атаку с лампой наперевес, как будто это был таран.

А Хэдли принялась срывать подвески одну за другой и бросать куда попало. Куски хрусталя разбивались с яркими вспышками и звуками: блеяние трубы, щёлканье чечётки, свист летающих булав, голос мальчика-фокусника.

– Нет, Хэдли! – кричали тётки. – Перестань! – но больше не могли её напугать. С верхотуры ей даже показалось, что они постепенно съёживаются. Становятся всё меньше и уже не так ужасают.

– Ты плохая, плохая девочка, – причитала тётя Шарман, выгибая шею. – Только о себе и думаешь, да?

– Вы привыкли брать чужое! – сказала Хэдли, глядя сверху вниз со своего насеста. – Вас пора остановить.

– Но мы всего лишь хотели стать бессмертными, – горестно покачала головой тётя Максин. – Что в этом плохого?

– А я всего лишь хочу вернуться домой, – в тон ей ответила Хэдли. – И не думаю, что это слишком плохое желание.

– Ну вот, опять ты о себе, – сказала тётя Максин. – Опять, Хэдли!

– Эгоистка! – добавила тётя Шарман.

– Глупенькая эгоистка, – подхватила тётя Максин. – Не желает знать своё место!

Обе тётки как-то расплылись и обмякли, как восковые мелки на солнце. Седые букли слиплись, платья бесформенными мешками висели на плечах, как будто они в одночасье отощали. Физиономии пошли какими-то странными буграми, а кожа истончилась так, что кости выступили из-под неё на кончиках пальцев. Тётя Максин ещё пыталась говорить, но слова сливались в невнятное бормотание:

– Мы всего лишь хотели стать бессмертными.

Игле пришлось постучать лапкой Хэдли по лбу, чтобы привлечь внимание. Она отлетела от лица девочки и сказала, указывая на потолок:

– Эй, Хэдли, мы это сделали! – Хэдли посмотрела вверх: тараканы по-прежнему усердно трудились над цепью. Она же не давала команды остановиться – вот они и занимались своим делом. Оказывается, одно звено цепи было обглодано так, что оставалась лишь металлическая ниточка. Троица самых упорных трудилась над нею под одобрительный шелест собратьев:

– Молодцы! Грызите, грызите! Не сдавайтесь!

– Стойте! – закричала Хэдли.

Больше не нужно… – но она не успела договорить – тараканы справились с остатками металла. Они с люстрой рухнули вниз: сперва был рывок, когда лопнула цепь, а потом удар и оглушительный грохот, когда люстра упала на пол.

Ощущение падения. Водоворот разноцветных вспышек. Бешеный рёв урагана. А потом полная тьма. И где-то совсем далеко эхо голоса тёти Максин:

– Мы всего лишь хотели стать бессмертными…

В темноте Хэдли превратилась в девочку, парящую на воздушной подушке. Она чувствовала, как головой вперёд её уносит вон из Гримм-хауса. Всё вокруг было погружено во тьму, но такую, которая дарила надежду и ощущение безопасности. Эта тьма была сродни тёплому одеялу в промозглую ночь. Или маминой руке на лбу, когда у тебя температура. Темнота нежной летней ночи. Девочка расслабилась и, хотя понятия не имела о том, что происходит, была уверена, что теперь всё будет хорошо. Ощутив, что куда-то приземлилась, она села, собираясь с силами.

Её окутала благословенная тишина. Она понимала, что перед глазами темно потому, что она не спешит поднимать веки. Неизвестно, сколько прошло времени на этот раз, когда послышался голос:

– Хэдли! Что с тобой? – кто-то робко тронул её плечо. Она открыла глаза: над нею склонилась Зоуи.

Хэдли осмотрелась, пытаясь понять, где очутилась. Это был подвал Грэхэм-Плейс, отделение, закреплённое за её семьёй. Она сидела прямо на бетонном полу, прислонившись спиной к металлической сетке, вытянув ноги. На ногах – туфли для танцев. От яркого солнечного луча, пробившегося сквозь пыль на окне напротив, она подслеповато заморгала.