Ребекка Роанхорс - Вампиры не стареют - сказки со свежим привкусом [сборник litres]

Жажда немного слабеет, боль стихает, и след на ее коже начинает исчезать.

Она поднимает взгляд на зеркало, убирая за уши пряди светлых волос. Она бледная версия своей сестры, Элинор.

Не такая эффектная. Не такая очаровательная. Не такая красивая.

Просто… не такая.

Она наклоняется вперед, всматриваясь в зеленые и коричневые крапинки в своих голубых глазах, разрозненные точки на щеках.

Что это за вампир такой – с веснушками?

Но вот они, словно краска, брызнувшая на бледную кожу, хотя она старательно избегает солнца. Когда она была маленькой, то могла проводить на улице по целому часу, играя в футбол или просто читая в пятнистой тени их семейного дуба. Теперь же ее кожу сразу же начинает пощипывать.

Добавьте это в растущий список всей прочей отстойной фигни (ха-ха).

Ее взгляд опускается ко рту. Не к зубам, отполированным до блеска, не к клыкам, приподнимающимся за резцами, а к губам. Самая дерзкая деталь в ее внешности. Единственная дерзкая деталь, по правде говоря.

Сестра сказала ей, что хорошая помада подобна оружию. Щиту против всего мира.

Она копается в сумке и вытаскивает ежевичную помаду с надписью «Сумрак».

Джулс наклоняется к зеркалу и, притворяясь, будто она Элинор, наносит помаду, аккуратно обводя линии своих губ. Закончив, она чувствует себя немного более дерзкой, немного более яркой, немного более в целом.

И скоро она и вправду будет более.

Скоро…

Дверь туалета с треском распахивается, пространство наполняется громогласным смехом кучки двенадцатиклассниц.

Одна из них бросает взгляд на Джулс.

– Красивый цвет, – произносит она с нотой искренности в голосе. Джулс улыбается, лишь едва приобнажив зубы.

В коридоре уже пусто, браслет исчез, спасенный кем-то еще. Бурная река студентов обмелела до ручейка, поток направляется в одну сторону – к столовой, и Джулс размышляет о том, чтобы пропустить ланч, или, если быть точнее, его имитацию, и забраться в какой-нибудь уголок библиотеки с хорошей книгой, когда в нее влетает Бен Уилер.

Светлая кожа Бена изрядно потемнела за время летних пробежек в парке, каштановые волосы выгорели на солнце до рыжеватого золота.

Она слышит его приближение. Или, может, чувствует его. Ощущает его за секунду до того, как он ударяется о ее плечо своим.

– Я истощен! – стонет он. – Как растущее тело должно дотянуть от завтрака до ланча? Хоббиты были правы.

Она не говорит, что видела, как он умял пачку крекеров между первым и вторым уроками, злаковый батончик между вторым и третьим. Не указывает, что в руке у него наполовину съеденная шоколадка, хотя они как раз идут на ланч. Он бегун на длинные дистанции, сплошные жилы и кости, с постоянным зверским голодом.

Она прижимается к Бену, пока они идут.

От него хорошо пахнет. Не так, что хочется укусить, а приятно, по-домашнему.

Они дружат уже целую вечность.

В седьмом классе они даже пробовали стать друг для друга чем-то бо́льшим, но как раз в это время Бен обнаружил, что он предпочитает парней, а она осознала, что предпочитает девушек, и теперь они шутят о том, кто кого обратил.

В смысле, в геев. Не вампиров. Конечно же.

Ни в том, ни в другом случае ее никто не обращал. Она родилась такой, последняя в благородной линии Фэйрмонтов. И, что касается дара крови, или проклятия, Бен ничего не знает. Ее бесит, что он не знает. Она уже сотни тысяч раз обдумывала, как ему рассказать. Но «что, если» слишком велики, слишком пугающи, риски слишком высоки.

Они доходят до столовой, наполненной скрипящими стульями, кричащими голосами, тошнотворным запахом залежавшейся перегретой еды. Джулс делает глубокий вдох, словно погружаясь под воду, и входит вслед за ним.

– Кэл! – зовет девушка, махая рукой Каллиопе через весь зал.

Кэл. Так зовут Каллиопу ее друзья. Но Кэл – грубое слово, тяжелая рука на плече, хрипучий звук в горле. Джульетте больше нравится «Каллиопа». Четыре слога. Музыкальная мелодия.

– Как тебе такая дикая идея, – говорит Бен. – Вместо того чтобы молча чахнуть, почему бы тебе просто не признать, что ты на нее запала?

– Я на нее не запала, – бормочет она.

Бен закатывает глаза:

– А как это тогда называется, по-твоему?

– Это… – Джульетта смотрит на другую девушку и снова оказывается на кухне в то утро, словно загнанная в ловушку между своими родителями, жалея, что не может вылезти из собственной кожи.

– Мы не пытаемся на тебя надавить, – сказал ее отец, проводя ладонью по своим волосам.