Зои Аарсен - Холодный как мрамор [litres]

Последний раз, когда я была на кухне Эмори, мы с Треем отнесли доску Уиджи в подвал, чтобы провести первый сеанс, – но все было точно так же, как я помнила. Часы с кукушкой, на которые мы с Дженни смотрели, проверяя время, все еще висели рядом с холодильником. Миссис Эмори до сих пор хранила банку для печенья на столешнице. Я подняла крышку, чтобы заглянуть внутрь, – да, там все еще лежало печенье «Орео». Зловещее чувство, что я хожу по чужому дому, хотя не должна бы в нем быть, не покидало меня, так что на кухне я не задержалась.

В подвале Эмори, как и в нашем, пахло плесенью. Все, из чего выросли мальчишки, было упаковано в коробки и хранилось здесь. Тут были стеллажи, на которых стояли коробки с разными вещами – от костюмов на Хэллоуин до кучи старых налоговых квитанций. Я была уверена: Трей сказал, дневник лежал в подвале где-то среди вещей, которые его мама привезла из дома своих родителей, но он не упомянул, где именно. Я просмотрела все коробки с полок и даже заглянула в те, которые не были подписаны, но нигде не было вещей, принадлежавших миссис Эмори в молодые годы.

Затем я заметила рядом с диваном кедровый сундук, который использовался в качестве кофейного столика. На нем остались следы от чашек и тарелок, которые мы с Треем ставили без подставок, когда были маленькими. Я села на диван, забыв, что крышки деревянных сундуков (как и подаренной Треем шкатулки) держатся на шарнирах. Усиление покалывания кожи головы означало, что я на верном пути. Я опустилась перед сундуком на колени, открыла замки-защелки, подняла крышку и увидела, наверное, практически все вещи матери Трея времен ее молодости, когда она еще была мисс Мэри Свенссон. Сложенные письма и футболки с благотворительных событий, проходивших в старшей школе Уиллоу двадцать лет назад, плюшевые звери, фотоальбомы, ежегодники, и еще… дневник в кожаном переплете, спрятанный у одной из стенок сундука.

Я посмотрела на телефоне время. Пройдет еще пара часов, прежде чем Эмори вернутся, но вот моя мама, вероятно, будет на кухне делать себе кофе уже через двадцать минут. Поэтому я пролистнула страницы дневника до момента рождения Трея, проглядывая абзацы на каждой странице…

15 октября

…заказала двойной эспрессо, очень вкусный, и мы поговорили о двустороннем соглашении об инвестициях на зарубежном рынке. Я была так польщена, что он думал, что я знаю достаточно о международном бизнесе, чтобы поддерживать разговор на эту тему, а когда мы уходили, он спросил о моих планах на пятницу после занятий.

Из заметок ранней осени я узнала, что Майкл Симмонс вел один из вводных курсов по бизнесу, который посещала будущая миссис Эмори. К Рождеству они уже спали друг с другом и она была по уши влюблена. Мэри уехала в Уиллоу, мечтая о нем и об их совместном будущем, так как Майкл признался ей в любви и намекнул, что когда-нибудь уйдет к ней от контролирующей и поверхностной жены. Когда мать Трея вернулась в кампус к концу января, она поняла, что забеременела, и с воодушевлением готовилась рассказать об этом возлюбленному. Пропустив пару страниц, я нашла то место, о котором говорил Трей, – описывалась встреча с юристами Майкла Симмонса в их офисе в Чикаго. Они хотели убедить ее прервать беременность по причинам, которые озвучил Трей; но юристы также сообщили, что был еще и вопрос наследства.

Семья Симмонсов была очень, очень, богатой – адвокаты мистера Симмонса заботились прежде всего о том, чтобы Мэри Джейн Свенссон поняла, что ее незаконнорожденный ребенок никогда не сможет претендовать даже на малую долю этих денег. В качестве утешения они предлагали ей 1 450 000 долларов за прекращение беременности и дальнейшее избегание контакта с Майклом Симмонсом. На этом моменте записи в дневнике стали неразборчивыми: мать Трея признавала, что не готова рожать и что деньги позволят ей учиться за границей, а затем выплескивала ярость по поводу того, что их общий ребенок стал так ненавистен Майклу, что тот попытался откупиться от нее. Имя Ванессы Симмонс стало появляться все чаще на последующих страницах, поскольку мать Трея направляла на нее всю свою ревность и весь свой гнев.

Когда я перевернула очередную страницу, из дневника выпала сложенная пополам записка. Развернув ее, я сначала подумала, что это какое-то стихотворение, но затем поняла, что это заклинание.