Эд Курц - И создал из ребра я новый мир

Однако полноцветное воспоминание о кровавой бойне в комнате быстро стерло с его лица усмешку. Он взглянул на часы и решил, что люди из передвижного шоу — те, что еще живы , мелькнула непрошеная мысль, — скоро начнут готовиться ко второму выступлению. А он успеет вернуться в снедаемый зноем город и даже сбросить пар, сидя в «Звездочете», прежде чем отправиться в кинотеатр и начать собственное расследование.

В нескольких сотнях футов вверх по грязной дороге от дома Джорджии стояла таверна Эрла. Там был кондиционер, а в «Звездочете» — нет. Конечно, то была не самая веская из причин, по которой Джоджо пересмотрел свои планы. Так или иначе, именно к Эрлу он направил стопы.

В холодильнике не оставалось молока, а Джон Филдс, молочник, еще целые сутки не появится с новой бутылкой, поэтому Теодора, собравшись с мыслями, отправилась в город. У Раса была машина, его любимый «Континенталь», а это значило, что она должна пройти две мили пешком по ненавистной жаре. Достав из шкафа зонт — тот худо-бедно мог обеспечить тень, — она отправилась в путь, когда закатывающееся послеполуденное солнце уже висело низко, вдалеке.

Теодоре не очень хотелось покидать свой относительно безопасный дом. Дело не в том, что она считала остальной мир особенно опасным, и не в том, что подозревала, будто кто-то в городе хочет причинить ей вред. Она просто не чувствовала себя комфортно в этом мире, и, пускай ей было не очень комфортно даже в собственной шкуре, где бы она ни находилась, привычное одиночество дома служило ей убежищем, личным храмом, где не нужно беспокоиться ни о чем, что не находилось прямо перед ней и не требовало ее участия. Ей были по душе домашние хлопоты: гладить, мести пыль, стирать можно без особого беспокойства, всецело отдаваясь мелкой насущной задачке. Изобилие мыслей стало для нее проклятием, хорошо изведанным ужасом, коего она избегала любой ценой. Груз самоанализа давил тяжелее самого страшного кошмара — то был живой кошмар безнадеги и усталости, страшивший сильнее смерти.

Когда быт кажется хуже небытия, наверное, что-то в жизни не так.

Вдалеке громыхал тускло-красный грузовик, мерцая в пляшущем зное и поднимая за собой пыльную бурю. Теодора напряглась и неуклюже ступила в оросительную канаву, оскальзываясь на камнях, еле-еле держась на ногах. Грузовик захрустел по рыхлой гальке и кварцу немощеной дороги, и, когда он приблизился, Теодора увидела гору кукурузных початков в кузове. Поравнявшись с ней, машина замедлила ход, и фермер в шляпе из соломы, явно знававшей лучшие времена, помахал ей рукой, проезжая мимо.

Теодора призадумалась. Не было ничего необычного в том, что фермер на грузовике ехал из города поздно вечером, но почему, черт возьми, при нем остался весь товар? Она обернулась посмотреть, как грузовик катится вниз по дороге, стремительно уменьшаясь в размерах и наконец пропадая в коричневом облаке дорожной пыли. Стайка черных птиц — дроздов, должно быть, — поднялась из-за шума, огласив дорогу громкими криками. Теодора проводила их взглядом через редкие заросли сочной ежевики и вязы, пока не показался свежевыкрашенный красный сарай Лероя Данна. Если только Данн не сдвинул свою сараюшку на целую милю или около того ближе к городу, она пошла по дороге не в ту сторону.

Но ведь по ней Теодора ходила, считай, всю жизнь. Западное направление — город. Восточное — окраинные фермы и лачуги, населенные неграми и белой беднотой. Допустить ошибку невозможно — она повернула налево, чтобы попасть в город. Еще никогда так не промахивалась, на то попросту не было причин… но сегодня взяла и повернула на восток. Неизвестно, как далеко она прошла бы, если бы мутный ход ее дум не прервали грузовик, черные дрозды и ярко-красная постройка Лероя Данна.

Поникнув плечами, Теодора слабо вздохнула. Держа зонт высоко над головой, она ступила на пологий подъем между канавой и дорогой. Камни вдруг подались, и нога проскользнула вперед. Ее туфля взмыла вверх и приземлилась на дороге, а сама Теодора упала ничком, весьма неудачно: левая нога подвернулась под нее и что-то внутри хрустнуло. Она вскрикнула жалобным, животным криком, но единственным ответом был грай дроздов, улетавших прочь от надвигающейся беды.

Боль прошила от пят до головы, многократно усилив зной, и без того опалявший. Теодора стиснула зубы. Она отползла на несколько футов и попыталась приподнять зад, чтобы пошевелить поврежденной лодыжкой, но тело запротестовало. Никуда она отсюда теперь не уйдет.