Эд Курц - И создал из ребра я новый мир

Дальше Рас общался лишь посредством неопределенного мычания и хмыканья, и Теодора восприняла это как сигнал бесшумно войти в кухню, сделав вид, будто ничего не слышала. Муж бросил на нее перепуганный взгляд и отвернулся к раковине, приговаривая «угу», «конечно», «да-да, мистер Уинстон» и периодически кивая.

Набрав из-под крана воды, Теодора уселась за кухонный стол и стала лениво тянуть из стакана горьковатую от ржавчины прохладу. Так продолжалось до тех пор, пока муж не закончил разговор. Бросив трубку на рычаг, он тяжко выдохнул.

— С тобой все хорошо? — спросила она как можно более веселым голосом.

— Да, просто день долгий, вот и все.

— Хочешь, сделаю тебе поесть? Яичницу-болтунью, может?

— Нет-нет. Никаких яиц. — Он ослабил галстук и расстегнул воротничок, всхрапнув, словно тот душил его до смерти.

— А знаешь, мне очень понравилась та картина с Гарбо, — сказала Теодора. И почти сразу пожалела об этом. Лицо Раса налилось краской, плечи мелко затряслись.

— Может, перестанешь совать нос не в свои дела? — залаял он. — Я каждый день по пятнадцать часов пашу — пятнадцать клятых часов, Теодора! — И все ради чего? Чтобы к любопытной женушке возвращаться, которой вынь да положь что-нибудь подслушать? Ну где тут справедливость!

— Прости, не хотела показаться назойливой…

— Вот и не показывайся, бога ради. Мне по делам звонили, слышала? Это все меня и только меня касается, а не тебя.

— Милый, я просто интересуюсь!

— Интересуешься, ага. — Он усмехнулся и потащился в гостиную. — Ну да, ну да. Ты — просто интересуешься. Ха.

Он включил лампу и открыл шкафчик с напитками у книжных полок, из которого достал бутылку виски и хрустальный бокал. Теодора мышью юркнула за мужем, пока тот наливал на три пальца, осушал налитое одним глотком, затем подмахивал еще на три. Она встала за диваном и стиснула руки в кулаки, глядя, как он напивается.

— Кто такой мистер Уинстон?

Ральф хрипло кашлянул, выпитое взбурлило у него в глотке.

— Прокатчик, — сказал кое-как он. — К нам новую киношку привезли.

— И что это за киношка?

— Боже, Теодора…

— Я просто спрашиваю.

— Если хочешь знать, это фильм про сексуальную гигиену. Та дрянь, которую нам втюхивают как социально значимую и которая на деле — чистой воды эксплуатационное кино.

— Ох…

— Перед каждым показом выступает паря в костюме доктора. Торгует какими-то книжками. Потом идет сеанс — фильм про девицу, которую солдафон обрюхатил по пути на войну, со всеми вытекающими. Сказал, мол, вернется домой, на ней женится, а потом ей приходит письмо, где прописано, что его убили, ну а девчонка уже, считай, на сносях. — Рас поставил бутылочное горлышко на краешек стакана, плеснул еще на два пальца. — Ну а последняя катушка — настоящая громадина.

— Даже так? — Теодора немного расслабилась. Теперь, когда вроде поумерил пыл и муж. Он напивался на скорую руку, но хотя бы говорил с ней. — И что на ней?

— Живорождение, — бросил Рас с некоторым отвращением. — Я ее не видел и, Богу ведомо, не хочу, но вот что на ней. В самом конце. Самые натуральные роды — все видно так же хорошо, как твой нос.

Теодора покраснела и выпучила глаза.

— Но, Рассел…

— Да знаю я, знаю. Джим Шеннон обо всем пронюхает и со всей своей христианской ратью явится по мою душу. Но Уинстона это все не волнует, смекаешь? Он говорит, почти в каждом городе такая буча поднимается. А билеты знай себе продаются. В основном — молодежь ходит, ведь во вшивых городишках вроде нашего им ни о чем таком прямо не говорят… хочется увидеть все своими глазами. Что ж, не думаю, что от любопытства много вреда.

— Но там же показана…

— Показана кто, Теодора?

— Бог мой, Рас, неужто они показывают, ну, ты понимаешь, это ?

— И как мне догадаться, к чему ты клонишь? Ты про лохмань, что ли? Бога ради, да она ведь и у тебя самой есть. Чего бы прямо не сказать?

Рас издал фыркающий смешок и опрокинул все, что осталось в стакане, себе в горло. Теодора стояла смущенная — и за себя, и за него. Обычно Рас так не разговаривал, будучи даже пьяным, как сейчас. Он мог быть грубоват, она знала: ей приходилось слышать много грубой мужичьей болтовни, когда муж перекидывался в карты с парнями из сторожки, но при ней он сдерживался.

Во всяком случае, после их ужасной, неловкой брачной ночи.

Хот-Спрингс, штат Арканзас, был тем самым местом, где брачные ночи справляют в маленьком захудалом отеле на Ист-Гранд с видом на горы Уачита и теплой бутылкой дешевого шампанского, покоящейся в помятом металлическом ведерке без льда. Они слышали, как дети всю ночь топали взад и вперед по коридору, и даже в предрассветные часы — «оставленные без присмотра маленькие засранцы», как их называл Рас, — но тогда Теодоре было на них плевать, ведь ее не переставали душить рыдания.