Роберт Чамберс - Король в Желтом

Справа вздымалась тень – глубокая, огромная и зыбкая. Он узнал Триумфальную Арку и погрозил ей. Ему показалось, что она слишком велика. Затем он услышал, как что-то покатилось по мостовой, и подумал, что это, наверное, его трость, но ему было все равно. Он собрался с силами и, призвав к порядку правую ногу, которая проявляла опасное своеволие, вышел на площадь Согласия. Впереди лежала церковь Мадлен, что его никоим образом не устраивало. Он резко повернул направо, взошел на мост, пробежал мимо Бурбонского дворца и буквально влетел на бульвар Сен-Жермен. Селби сохранял спокойствие, хотя громада военного министерства оскорбляла его, а трость, которой было бы так приятно провести по железной ограде, потерялась. Ему показалось, что нужно сменить шляпу, но когда он, наконец, добрался до нее, то забыл, чего хотел, и, с усилием водрузив обратно на голову, с трудом справился с желанием сесть на мостовую и разрыдаться. Оно мучило Селби до самой рю де Ренн, где юноша остановился, рассматривая дракона, нависшего над темной аркой двора. Прошло немало времени, прежде чем он понял, что делать ему здесь нечего, и снова тронулся в путь. Он едва плелся. Желание расплакаться уступило жажде уединенных, глубоких раздумий. Правая нога снова подвела и, запнувшись за левую, швырнула Селби на доску, преградившую ему путь. Юноша попытался обогнуть ее, но прохода нигде не было видно. Хотел перелезть, но не смог. Затем он заметил красный фонарь на куче булыжников за заграждением. Мило. Как добраться до дома, если бульвар перекрыли? Впрочем, сюда его завело предательство правой ноги, а бульвар лежал за спиной, утопая в свете бесчисленных фонарей. Но что это за улочка, засыпанная землей и камнями, изрытая снарядами? Он поднял глаза. Большими черными буквами на заграждении было написано:

Селби опустился на землю. Мимо прошли два полицейских и посоветовали ему встать, но он возразил, что это дело вкуса, и они, смеясь, отправились дальше. Его занимало только одно: он хотел видеть Рю Баррэ. Она жила в этом огромном доме с коваными балконами, дверь была закрыта, но что с того? Его осенила простая идея: кричать, пока она не выйдет. Ее сменила другая, не менее блестящая: колотить в дверь, пока она не откроет, но он отмел обе как слишком сомнительные. Селби решил забраться на балкон и, распахнув окно, вежливо попросить позвать Рю Баррэ. Единственное освещенное окно располагалось на втором этаже – туда юноша и устремил взгляд. Он встал на деревянное заграждение, вскарабкался по куче камней, спрыгнул на тротуар и осмотрел фасад в поисках выступов. Казалось, подняться по нему было невозможно. Внезапно Селби охватила ярость, слепое, хмельное упрямство, кровь бросилась в лицо, шумя в ушах как грозный океанский прилив. Он сжал зубы и, запрыгнув на подоконник, подтянулся и повис на железной решетке. Рассудок оставил его. Голова наполнилась звуками голосов, сердце билось как сумасшедшее. Распластавшись на карнизе, он полз по фасаду и, цепляясь за трубы и ставни, забрался наверх – на балкон, к освещенному окну. Его шляпа слетела – ударилась о стекло. Он прислонился к перилам, чтобы перевести дыхание, и окно медленно отворилось изнутри.

Сперва они просто смотрели друг на друга. Внезапно девушка отшатнулась – сделала два неверных шага в глубину комнаты. Он видел ее лицо – алый, мучительный румянец, – видел, как она опустилась в кресло у освещенного лампой стола, и, не говоря ни слова, вошел внутрь, закрыв тяжелые, похожие на створки дверей рамы. Их взгляды встретились в тишине.

Комната оказалась маленькой и светлой, все в ней было белым как снег: кровать с занавесками, маленький умывальник в углу, голые стены, китайская лампа и его собственное лицо, – но щеки и шея Рю пылали как розовый куст на каминной полке. Ему не пришло в голову заговорить. Она и не ждала этого. Он пытался рассмотреть комнату. Ее белизна и чистота тревожили его. По мере того как глаза привыкали к свету, новые вещи вырастали из теней и занимали свои места в сиянии лампы. Пианино и ведерко с углем, маленький железный сундук и тазик. Ряд деревянных колышков на двери, на которых под белой ситцевой занавеской висела одежда. На кровати лежали зонтик и большая соломенная шляпа. На столе – развернутая перфорированная лента, чернильница, листы линованной бумаги. Шкаф с зеркалом на дверце стоял у него за спиной, но юноша не взглянул на себя. Он трезвел.

Рю Баррэ сидела и смотрела на него, не говоря ни слова. Ее лицо было спокойно, но губы едва заметно дрожали. Глаза, такие восхитительно-синие на свету, стали темными и бархатистыми, а румянец, выступивший на шее, бледнел с каждым вздохом. Она казалась маленькой и хрупкой. Меньше, чем днем, в городе. Что-то детское проступило в ее чертах. Наконец, он отвернулся, взглянул в зеркало и, увидев собственное отражение, замер, шокированный, будто столкнулся с чем-то ужасно отвратительным. Голова и мысли прояснились. На секунду их глаза встретились, затем он уставился в пол, сжав губы. Внутренняя борьба, происходившая в нем, заставила его склонить голову, а каждый нерв был напряжен до предела, будто готов разорваться в любое мгновение. Теперь все кончено, гремел внутри страшный голос. Он слушал, почти не обращая внимания, ибо уже знал итог, и слова не имели значения. Он понимал, что ничего изменить нельзя и другого финала не будет, и слушал, почти не обращая внимания, страшный голос, гремевший внутри.