Влада Молнева - Ангелы плачут в июне [litres]

А еще через пару минут раздался умиротворенный булькающий храп – истерзанная абстиненцией и лошадиными дозами физраствора, мученица уснула.

Так даже лучше. Я взяла ее за руку и закрыла глаза…

– Быстро, едем на улицу Садовую, это за поворотом, почти рядом с домом Никольского! – скомандовала я, стремительно заскочив в джип и с силой захлопнув дверцу.

– Эй, полегче, машина новая! – возмутился Алан, но, заметив выражение моего лица, осекся. – Ты что-то узнала?

– Только у кого все это время был халат, ее нужно немедленно найти.

– Кого ее?

– Бабу Варю. Лидия Федоровна дала ее адрес.

– Та странная женщина с остановки? Ты же сказала, что она выбросила халат днем, за несколько часов до смерти Ларисы?

– Да, днем, только не девятнадцатого, а позже. Василису родители забрали вечером девятнадцатого из дома Маши, туда же за час до этого баба Варя принесла фонендоскоп и халат. Маша велела его выбросить, она и выбросила – на следующий день в больнице.

– Принесла вечером… это уже после…

– После смерти Ларисы, скорее всего.

Его серые глаза широко распахнулись, голос невольно дрогнул:

– И что, черт возьми, это значит?

– Не знаю. Давай спросим у нее. Садовая, пятнадцать, если, конечно, она уже вернулась.

Она не вернулась – на наш долгий настойчивый стук в дверь и окно никто не отреагировал. Только соседка из ворот выглянула и сообщила, что дома никого нет, а хозяйка вернется к вечеру.

Мы отправились в Лесогорск и уже через двадцать минут остановились возле того самого четырехэтажного дома, расположенного между магазином и клубом «Тайна».

– Она сказала – сестра живет на третьем этаже, но в какой квартире? В каком подъезде?

– Их всего три, найдем.

– Как? Мы даже имени ее не знаем, – ворчал Алан, входя в первый подъезд.

– Ты забыл про мою настырную интуицию – она подскажет. Это, кстати, не тот подъезд. Идем дальше.

Второй подъезд, тридцатая квартира, запертая дверь, ощущение сильнейшего отчаяния, страха, боли – и ни звука за ней.

Я изо всех сил заколотила в дверь и вдруг схватилась за горло, ощущение из транса вернулось – меня снова душили, как Ларису.

– Что с тобой? – подоспел Войнич.

– Скорее, открой дверь! За ней происходит что-то ужасное!

– Как? Нельзя просто выбить чужую дверь, это преступление!

Мне становилось хуже – невидимая удавка на шее затягивалась все туже.

– Пожалуйста, я не могу разорвать связь, – просипела я чужим голосом, оседая на пол возле стены.

– Черт! Да что происходит? – Тревога в его голосе и взгляде сменилась страхом.

– Дверь, – прохрипела я из последних сил.

Войнич негромко выругался, оттащил меня в сторону, затем сквозь затуманенное сознание я услышала резкий грохот, странный шум, голоса, крики, и в мои легкие снова хлынул кислород.

Откашлявшись, я поднялась и вошла. Причина моей асфиксии обнаружилась в спальне. Там на полу, раскинув руки, будто птица в полете, лежала невысокая темноволосая женщина лет пятидесяти с пустым взглядом голубых остекленевших глаз. А рядом тяжело дышащий Алан удерживал бабу Варю, заломив ей руки за спину. Она, впрочем, даже не пыталась вырываться.

– Я не успел. Она ее задушила, – сообщил он с горечью.

– Нет, я ее спасла, – спокойно поправила женщина, и ее круглое румяное лицо озарилось улыбкой Христа-спасителя, только что исцелившего лежащего при смерти больного. Улыбкой, от которой мне стало жутко.

Я бросилась к телу женщины и проверила пульс – на запястье он не прощупывался, а вот на сонных артериях ощущалась едва заметная пульсация.

– Она в коме, но еще жива.

Я положила руки на грудь женщины и попыталась запустить ее сердце. С третьей попытки это удалось. На бледных щеках появился легкий румянец, она сделала глубокий вдох, словно наглотавшийся воды утопающий, и стала кашлять, совсем как я пару минут назад.

– Нет! Нет! Что ты наделала! – отчаянно вскрикнула баба Варя и стремительно бросилась к нам, но Алан ее удержал.

– Что ты наделала! – всхлипнула она. – Ты ее погубила!

– Это ваша сестра? Почему вы хотели ее убить?

– Я ее спасала!

– Как Ларису Малинину? – уточнила я.

Круглое лицо снова осветила вспышка умиротворения.

– Да, ее и ту девушку возле клуба. Их я успела спасти, а вот Ирочку, дочку, – нет, а теперь и Тонечка будет продолжать мучиться! Она и так настрадалась – это неправильно! – Она забилась в руках Алана, как смертельно раненная птица, пойманная охотником в силки, ясные голубые глаза затянула пелена безумия. – Мама знала, она первой спаслась, мамочка все знала!