Роберт Чамберс - Пенумбра. Шесть готических рассказов.

— Непроницаемая… — повторил Пирпонт с придыханием.

— Я хочу увидеть это место, — мечтательно сказал Баррис. — Ибо я видел мёртвые земли пустошей Китая, я пересёк горы Смерти, чьи вершины поднимаются выше облаков. Я видел, как тень Шанги ускользнула от демона смерти Аббадона, вечного жнеца преисподней. Лучше тысячу раз познать физическую смерть от Йед в чернейших безднах этого мира, чем узреть при жизни как тень Шанги падает на белый лотос! Я спал среди развалин Шанги, где никогда не стихает ветер, и в ночном, холодном, разряженном воздухе слышны троекратные вопли мёртвых…

— И голоса Айна, — добавил я.

На лице Барриса были какие-то странные, непередаваемые эмоции, и он медленно повернулся ко мне.

— Айн… я жил и познал любовь там. Когда моё бездыханное тело покинул мой бессмертный дух, драконий коготь исчез с моей руки.

Он поднял руку, и мы увидели серебряный полумесяц под его локтем, сияющий, словно сталь.

Когда свет очей моих исчезла навсегда, тогда я поклялся, что никогда не забуду город Айн. Потому что это мой дом! Эта великая Река, и тысяча парящих в небесах мостов, белые пики гор за её пределами, душистый запах лилий, приятный шум летнего ветра, жужжание пчёл и колокольный перезвон — всё это было моим… Вы думаете, почему Кюэнь-Ёинь так страшился когтя на моей руке, когда срок моей службы истёк? Тоже считаете, что если Лунный старец имеет право дать всё, что пожелает, в равной степени он может и отнять всё, что посчитает нужным? Является ли от тем Шанги, что не даёт распуститься цветку лотоса. Нет! Нет! — взревел Баррис со всей возможной страстью. — Это не он, не Лунный старец, не этот проклятый чародей, Создатель лун был кузнецом моего счастья! Это было по-настоящему, это была не тень, что рассеивается как предрассветная дымка с первыми лучами солнца. Может ли чародей иметь власть дать смертному мужу ту, что будет венчана ему судьбой? Неужели Лунный старец так же велик, как и Шанги? Шанги есть Бог. В его собственном мире, где время течёт по-другому, а его доброта и милосердие не знает границ, он снова приведёт меня к моей суженной. И я знаю, что она ждёт меня у подножья трона Господа.

В напряженной тишине, которая охватила всю комнату, я отчётливо услышал двойной удар своего сердца, и увидел лицо Пирпонта, бледное и обессиленное. Баррис встал и встряхнул головой. Его лицо налилось яростью, и это испугало меня.

— Страшись! — сказал он мне, буквально испепеляя меня своим взглядом. — Ибо печать когтя дракона находиться на челе твоём, и Лунный старец знает об этом. И если суждено будет тебе любить, то ты полюбишь всем сердцем, всей душой, всей своей сутью; но помни, что тебе всё равно не миновать врат Ада, где твоя душа будет гореть вечно. Как имя твоей возлюбленной?

— Изольда, — ответил я.

В девять часов вечера нам удалось поймать одного из златогонов. Я не знаю, как Баррис сумел заманить его в ловушку — всё действо, которому я сам был свидетель, уместится в две минуты моего описания.

Мы вышли на широкую дорогу примерно в миле от нашего дома. Пирпонт и я заняли позицию с одной стороны дороги, расположившись под высокими орехами, Баррис же со своим помповым ружьём окопался с другой стороны. Я как раз хотел спросить у Пирпонта сколько времени, и он уже даже собирался мне ответить, оторвав свой взгляд от наручным часов, но мы едва успели занять позиции, прежде чем услышали цокот копыт и заметили приближающегося всадника. После из винтовки Барриса вырвалось грохочущее пламя, и тёмный силуэт всадника вместе с лошадью покатился по земле.

Пирпонту хватило пары секунд, чтобы скрутить оглушенного падением человека. Его лошадь была убита выстрелом наповал, и едва он успел зажечь спичку, чтобы посмотреть на лицо человека, которого им удалось поймать, из ночного воздуха соткалась ещё пара наездников.

— Понятно, — сказал Баррис с хмурым видом. — Это Шиннер, контрабандист.

Мы склонились над лежащим телом, чтобы получше рассмотреть, о ком он говорит. У Шиннера были рыжие, всклокоченные волосы, он был довольно упитан и его маленькие, поросячье глазки зыркали на нас в темноте; создавалось чувство, что мы заманили в медвежью яму огромного, злого борова. Баррис методично обыскал его, пока Пирпонт держал его тело в вертикальном положении, я же обеспечивал нам свет.

Шиннер был не иначе как из компании златогонов — карманы его плаща, рубашки, в его шляпе, за пазухой, и даже в его намертво зажатом, чёрно-бордовом от грязи и крови кулаке, был зажат самородок мягкого, чистого золота. Баррис решил допросить этого златогона — мы давно уже между собой их так называли. Мы сняли с Шиннера тяжелое, охотничье пальто, чтобы упростить процесс допроса. Баррис вернулся через несколько минут, жестом приказав своим людям разобраться с Шиннером. Мы с Пирпонтом наблюдали за ними из мрака ночи, нервно косясь на их оружие на поясе, и медленно уводя за собой лошадей.