Саманта Швеблин - Дистанция спасения [litres]

Нина хмурится.

Ты все еще видишь меня?

– Что с тобой, Нина? Что-то не так?

Нина разглядывает свои руки.

– Сильно щиплет, – говорит она, – прямо жжет.

– А как-то раз Омар разбудил меня, дернув за ноги, – продолжает рассказ Карла. – Он сидел на постели, бледный и словно окаменевший. Я спрашиваю, что случилось, а он не отвечает. Было пять или шесть часов утра, во всяком случае, уже достаточно светло. “Омар, – говорю я, – Омар, что случилось?” – “Лошади”, – отвечает он. Клянусь тебе, Аманда, он сказал это так, что у меня волосы на голове зашевелились… Омар запросто мог крепко выругаться, но ни разу ни одно слово у него не звучало так, как это. Он и Давида по-всякому обзывал. Ну, в том смысле, что сын казался ему не вполне нормальным ребенком. Что из-за него он чувствовал себя дома неуютно. Не хотел садиться с Давидом за стол. И практически не разговаривал с ним. Иногда мы просыпались среди ночи и видели, что Давида нет в его комнате, вообще нет в доме, и Омар из-за этого буквально сходил с ума. Хотя, как мне кажется, его такие вещи просто пугали. Мы плохо спали, потому что вечно прислушивались, нет ли рядом каких-нибудь посторонних звуков. Поначалу отправлялись его искать. Омар шел впереди с фонарем, а я следом за ним, ухватившись за его футболку, и ловила каждый звук, стараясь не отставать от мужа ни на шаг. Однажды, выходя из дому, Омар даже прихватил с собой нож, и я, поверь, Аманда, ни слова ему на это не сказала. А что, по-твоему, я могла сказать, ведь ночью в поле темно, хоть глаз выколи. Потом Омар начал запирать комнату Давида на ключ, да, он запирал ее, перед тем как лечь спать, и отпирал рано утром, когда уходил из дому. Иногда Давид колотил в дверь. Но никогда не звал отца. Он колотил в дверь и выкрикивал мое имя – мамой он меня к тому времени уже перестал называть. Так вот, в тот раз Омар сидел в ногах нашей кровати, и когда я наконец проснулась и поняла, что происходит что-то из ряда вон, мне пришлось наклониться к двери, чтобы узнать, на что он с таким потрясенным видом уставился. Дверь в комнату Давида была распахнута настежь. “Лошади”, – сказал Омар. “Что случилось с лошадьми?” – спросила я.

– Очень щиплет, мамочка. – Нина показывает мне свои руки, потом садится рядом. Обнимает меня.

Я беру ее руки в свои и целую каждую по очереди. Она поворачивает их, чтобы показать мне ладошки. Карла достает из сумки пакет и насыпает в них печенья.

– От этого все у тебя мигом пройдет, – говорит она.

И Нина со счастливым видом сжимает кулачки и бежит к колодцу, громко повторяя свое имя.

– А лошади? – спрашиваю я.

– Их не было на месте, – отвечает Карла.

– Как это не было?

– Именно этот вопрос я и задала мужу, и он ответил, что услышал какой-то шум под навесом – шум, собственно, его и разбудил. Увидел, что дверь в комнату Давида распахнута, хотя хорошо помнил, что с вечера ее, как всегда, запер. Омар пошел глянуть, что происходит. Входная дверь тоже была открыта, и снаружи уже начинало светать. Поэтому Омар, по его словам, вышел без лампы и без ножа. Бросил взгляд на поле, отошел на несколько шагов от дома, однако до него не сразу доехало, почему все вокруг кажется ему каким-то необычным. Он ведь и проснулся на самом деле еще не до конца. Не было лошадей. Ни одной лошади. Остался только маленький жеребенок, тот, что родился четыре месяца назад. Он стоял посреди загона, и Омару, по его словам, уже издали стало ясно, что жеребенок буквально окаменел от страха. Омар очень медленно к нему подошел. Но тот даже не шелохнулся. Омар огляделся, посмотрел в сторону речки, в сторону улицы – лошадей как ветром сдуло. Он положил руку жеребенку на лоб, заговорил с ним и чуть-чуть подтолкнул – только чтобы проверить, как животное на это среагирует. Но жеребенок не сдвинулся с места. Он продолжал стоять точно так же и до утра, когда явился начальник полицейского участка с двумя помощниками, продолжал стоять и после того, как они ушли. Я смотрела на жеребенка из окна. Клянусь тебе, Аманда, я не могла заставить себя выйти из дома. Подожди-ка, с тобой все в порядке?

– Да, а что такое?

– Ты побледнела.

– А твой муж знал, что еще раньше случилось с утками? И с собакой сеньора Хесера?

– Знал, но не все. Поначалу я решила и вовсе ничего ему не рассказывать, но он заметил холмики земли там, где Давид похоронил уток, и спросил, откуда они взялись. Думаю, у Омара были свои подозрения по поводу всей этой истории, но он предпочитал вроде как ничего не знать. Когда я ходила к женщине из зеленого дома, а потом Давид несколько дней лежал с высокой температурой, муж не задал мне ни одного вопроса. Хотя в то время ему было попросту не до нас. Омара куда больше заботила потеря ненаглядного жеребца, к тому же еще и чужого. Нет, ты все-таки побледнела, Аманда, да и губы у тебя совсем белые.