Наталья Якобсон - Изувеченный [litres с оптимизированной обложкой]

Корделия помнила о нескольких гостях, которые после визита сюда сошли с ума. В основном это были чужеземцы, приехавшие из Флоренции, Рима и даже с Кипра, поэтому никто не обратил внимание на их безумие. Никто в Венеции их просто не знал. Так что у горожан сам собой напрашивался вопрос: а вдруг они и раньше были не в своем уме? Вот синьорина Лукреция, однажды вечером побывавшая здесь на ужине, уже совсем другое дело. О ее безумии, наступившем день спустя, слухи разнеслись по всей Венеции. Благо родня сумела запереть ее в какой-то монастырь, но разговоров все еще хватало. Корделия неохотно вспоминала, что видела в тот вечер Лукрецию, которую уводили из большого банкетного зала в очень странном, взволнованном состоянии. Ее золотые косы расплелись, дорогой наряд был порван и испачкан. Она бормотала что-то об устрицах, которыми ее накормили, и загубленных душах.

Корделия не поняла ни слова, но ей вдруг стало страшно. В тот вечер осунувшееся лицо Лукреции с опустевшими глазами без зрачков преследовало ее. Потом ей было страшно об этом даже вспоминать. Страх подобен червю, он гложет и подтачивает изнутри, лишь обостряя понимание, которое неизбежно. С Лукрецией сделали что-то ужасное. Но сделали это не руками, а магией.

Корделия резко остановилась в коридоре, заметив, что впереди кто-то есть. Было темно, но она разглядела кисейное платье Анджелы, увитое галунами, и ее привычный головной убор, скорее напоминающий рога. Кавалером в черном рядом с ней, конечно же, был Винченцо. Корделии не хотелось встречаться с этой странной парой. Лучше проворно скользнуть за угол, что она и сделала. В этот миг она даже начала понимать повадки здешней прислуги. Если твои хозяева напоминают демонических существ, то куда умнее быть молчаливым и быстрым, чем попадаться им под ноги. Встреча с ними всегда будет неприятной, а их требования чрезмерными.

Корделия не хотела, чтобы Анджела заставила ее ушивать какие-нибудь порванные вещи, менять фасон уже готового платья или ставить заплаты на тюфяк, истерзанный когтями попугая, причем без всякой дополнительной оплаты. От этой злючки можно ожидать чего угодно. Корделия же не относилась к тем швеям, которые любят работать сверхурочно лишь для того, чтобы выслужиться перед своими господами.

А еще она не представляла, как высокородная синьора, обладающая таким количеством буранских кружев, что можно было бы обшить целую армию, способна переживать из-за дырочки в носовом платке или царапинки на подстилке в клетке попугая. Откуда такая мелочность у такой богатой особы?

Шуршание ее юбок было тяжелым, словно ткань с шумом сползала с гроба. Анджела что-то недовольно бурчала. Винченцо оправдывался.

– Совет Десяти начал ко мне прислушиваться, – бормотал он.

– Но не слушаться тебя до конца.

– Что, если последнее окажется нам не по силам? – В мужском голосе улавливалось сомнение, но только легкое.

– Значит, принесем еще одну жертву. – Женщина говорила куда более уверенно, почти безапелляционно. Чувствовалось, она знает, что делает. Или просто привыкла ни в чем не получать отказа.

Корделия немного высунулась из своего укрытия и заметила, что у Анджелы в руках птичка. Ручной кардинал, которому она, по-видимому, собирается свернуть шею. Куда дешевле было бы велеть слугам поймать синицу или зяблика, но Анджела, вероятно, предпочитала делать все сама. Она никому не доверит свои секреты, особенно колдовские.

У Корделии сжались и сердце, и желудок, едва она вспомнила о том, как здесь принято использовать птиц. Лучше бы ей не видеть этого той ночью! Теперь страшные фрагменты не ускользали из памяти. Мозг снова и снова прокручивал их, независимо от желания самой девушки. Ее чуть не стошнило.

Корделия поднесла руку ко рту. Ей не хотелось портить обюссонский ковер, однако придется, но приступ тошноты прошел так же быстро, как и возник. Шуршание одежд Анджелы раздавалось уже далеко отсюда. Казалось, это шуршит саван.

До Корделии уже не долетало звуков разговора. Она и не хотела слушать. Подслушивать нехорошо. И немного страшно.

Корделия с детства имела такую нехорошую черту: случайно сделав что-то предосудительное, она тут же начинала раскаиваться. И совесть мучила ее так, будто она совершила плохой поступок нарочно. Вот и сейчас она надолго замерла, не в силах сдвинуться с места.

Кроме того, ей не хотелось идти по ковровой дорожке, где только что прошла Анджела, будто там осталось нечто ядовитое. Корделия свернула в узкий тамбур и тут же ошеломленно остановилась, заметив, что в конце его кто-то стоит. Она тут же узнала этого человека, невзирая на скудное освещение. Его легко было отличить от прочих слуг хотя бы по высокому тюрбану со страусовым пером и широким восточным шароварам. А рубиновая сережка в одном ухе и вовсе могла привлечь внимание даже в полной темноте. Подобно капельке крови она блестела и переливалась на фоне черной кожи. Это был мавр, раб, которого привез с собой Винченцо из своего последнего военного похода. Весьма угрюмый и молчаливый тип с повадками шакала, всецело преданный своему хозяину. Выходит, все то время, пока Корделия наблюдала за Анджело и ее братом, этот мавр наблюдал за ней.