Эндрю Кальдекотт - Загадочный город

Все пришли к единодушному согласию, что ярмарка середины лета в этот раз выдалась просто замечательная. И лишь Орелия испытывала какое-то неуютное подозрение, что что-то пошло совсем не так.

Наступил день казни.

Сэр Роберт Оксенбридж шагал во главе колонны вместе с Губертом Финчем. Уинтер, который не прекращал искать во всем свое божественное предназначение, шествовал с клеткой, как Спаситель с крестом. За ним следовали мальчики-элевсинцы, теперь уже молодые мужчины, и каждый тоже нес клетку для своего особого наказания. Колонну замыкали вооруженные охранники, готовые к любой внутренней и внешней атаке в этом странном и опасном месте. Ферокс не показывался. На поясе Оксенбриджа висел бархатный мешочек с камнями — сегодня они станут орудиями палача.

Колонна молча пробиралась сквозь траву.

Сликстоун отказывался мириться с мыслью о забвении, с tabula rasa, с тем, что он вскоре потеряет и речь, и опыт, и знания, с тем, что превратится в бессловесного младенца. Неужели эти идиоты не видели разницы между стиранием памяти у оборванцев ради научных достижений и стиранием воспоминаний у избранных? Те и другие так отличались друг от друга, что к ним нельзя было применять одинаковые законы и этические нормы.

Шедший рядом с ним мужчина среднего возраста, судя по манерам и платью, обладавший высоким статусом, нес на плече блок для подъема груза. Сликстоун с напускной храбростью спросил:

— И какую же роль в этой компании играете вы?

— Я проектирую. — Мужчина бросил на него осуждающий взгляд, как бы говоривший: «Но не те дьявольские вещи, которые изобретали вы».

— Оружие? Игры? Рыбацкие сети?

— Дома. Я строю дома, изысканные и богато украшенные. На этих руинах появится город.

— А имя у вас есть?

— Ты его все равно не запомнишь, верно?

— Примите это за комплимент, господин строитель: ваше имя станет последним новым фактом в моей копилке, прежде чем ее вытрясут.

Мужчина помедлил — не сумеют ли эти звери достать его из могилы или даже из забвения? Затем он вспомнил их жертв — чудовищных мутантов — и то, как солдатам пришлось положить конец их страданиями. Секта Уинтера и без того нагнала слишком много страха на невинных. Он не станет еще одной их жертвой.

— Бантер, — произнес он. — Перегрин Бантер.

В этот момент на горизонте показалось дерево. Сликстоун вспомнил все труды, которые совершались под ним, — столько искусной работы, и все это закончится ничем стараниями законопослушных тупиц.

Возмездие.

Сэр Роберт Оксенбридж повидал много казней на своем веку, такова уж эпоха религиозных войн и осад городов. Будучи честным и незлобивым человеком, сам он выносил приговоры только в случаях, не оставлявших места милосердию, когда жизнь виновных несла большую угрозу, чем их смерть, и когда закон предписывал действовать со всей строгостью.

Он видел фанатиков на эшафотах и слышал их гневные речи, но никогда еще не видел подобного зрелища — а по-другому это и назвать было нельзя.

Лидеры идут первыми. Это золотое правило действовало как для устрашения, так и с точки зрения рыцарского благородства.

От самого города до белой плиты и точки перехода Уинтер не произнес ни слова, ничего не сказал ни своим тюремщикам, ни своим последователям, которые тащились в хвосте процессии. Он настоял на том, чтобы нести клетку, подобно рабу. Никакого сопротивления он не оказывал. Более того, Уинтер без принуждения вошел в клетку.

И только когда лебедка двинулась вверх, он заговорил. Речь его была полна невероятной силы, но силы чистого убеждения, он не срывался на крик или вопли.

— Вы сами не знаете, что творите, — сказал он.

В этих шести словах заключалось бесконечное множество интерпретаций. Что это, последний бред безумного гения, обращение к своему темному искусству, а может — что больше всего соответствовало уверенности, отражавшейся на его лице, — может, это призыв к воскрешению?

Однако последнее предположение не заставило Оксенбриджа волноваться. Есть тела, в которых теплится жизнь, и тела, которые жизнь покидает, и, что бы там ни терялось между этими двумя состояниями, оно никогда не возвращается в земную обитель, и, уж конечно, никому не дано вернуть душу из небытия.

Клетка с Уинтером взлетела и рухнула обратно, уже без него. Какое-то мгновение Оксенбридж размышлял о том, куда могли подеваться его останки. Скользкий лоскут неба продолжал мерцать, безжалостный и глухой к человеческим воззваниям. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Он поднял руку. Клетку заменили на другую, и оставшихся мужчин вывели вперед. Первым шел Веронал Сликстоун.