Автор неизвестен Эпосы, мифы, легенды и сказания - Призраки ночи

Никерос долго не раздумывал.

Он бросился бежать вниз по дороге, не останавливаясь, пока не достиг маленького домика, где жила его возлюбленная. Когда он прибежал, здесь уже свершилось злодеяние. Волк напал на крестьянских овец, запертых в овчарне. Они лежали мертвые, шерсть их пропиталась кровью. Увидев это, Никерос с волнением поведал свою страшную историю. Девушка увещевала его, поила вином и успокаивала ласковыми словами. Это был обычный волк, говорила она, и крестьянин уже прогнал его, даже ранил заостренной бочарной доской.

Но когда наутро Никерос возвращался обратно в город, он вдруг увидел на кладбище подтверждение того, чему был свидетелем накануне ночью. Его приятель солдат лежал среди каменных могильных плит и умирал от колотой раны, полученной прошлым вечером, раны, происхождение которой он отказался объяснить даже в свой последний час.

Если бы солдат и избежал насильственной смерти, он все равно был обречен уже в тот момент, когда обрел звериную силу и свободу, за что должен был заплатить высокую цену. Человек, отказавшийся от своей человеческой сущности, становился пленником двух миров — мира животных и мира людей, но постепенно все больше и больше погружался в глубины дикости. Со временем он удалялся от простых человеческих радостей — ясных глаз ребенка, вкуса свежеиспеченного хлеба, вечерних бесед у домашнего очага. Он терял дар познания и радость лицезрения красоты, мечты, смеха, любви. Но оставались лукавство и притворство днем и одинокие ночи, наполненные кровью и убийствами. Говорили, что вой волка-оборотня был намного печальнее, чем вой дикого волка, потому что в нем слышалась горькая жалоба на свою судьбу.

И действительно, жизнь их была отвратительной. В сущности, самые ранние легенды о волках-оборотнях описывают людей, преданных проклятию подобно Ликаону, древнему тирану Аркадии, что в Западной Греции. Этот царь, злобный и ненавидящий всех, решил проверить проницательность Зевса и подал ему на пиру куски жареного человеческого мяса. Оскорбленный бог превратил тирана в волка, обрек на голод и в то же время оставил ему человеческий разум, чтобы тот понимал и чувствовал наложенное на него проклятие. Эта история и дала то известное теперь повсюду слово — «ликантропия», что означает — волк-оборотень.

Иногда причиной проклятия было обыкновенное любопытство, хотя это и не так запретно, как высокомерие Ликаона. Поэты Скандинавии сложили песни о подобных приключениях двух воинов могущественного клана Вольсунгов.

Вождь по имени Зигмунд как-то со своим сыном Синфьотли путешествовал пешком вдоль суровых фьордов по сосновому лесу. Стоял отличный летний день. Сезон длинных, наполненных светом дней и радостной охоты. День, когда старший давал младшему последний урок мужества.

Утром они набрели на домик, затерявшийся в лесу и очень похожий на пристанище разбойников. Синфьотли откинул занавеску, закрывавшую дверной проем, и заглянул в хижину. Здесь было темновато, но достаточно света, чтобы увидеть две фигуры спящих мужчин. С потолочных балок свисали две прекрасные волчьи шкуры, головы были совершенно не тронуты, со сверкающими клыками и словно бы дышащими открытыми пастями. Тихо, как вор в ночи, проскользнул в хижину Синфьотли и взял шкуры.

Шутя, он надел самую большую из шкур на себя, а другую протянул отцу, и тот сделал то же самое. Они поглядели друг на друга и удивились, так словно зеркальное отражение были они теперь похожи. Зигмунд, желая сказать что-то, разинул пасть, и из нее вдруг вырвался гортанный лай. Сын его неуклюже скреб лапой шкуру, которая вдруг намертво приросла к его телу. Оба они упали на траву, стали кататься с боку на бок, но все оказалось бесполезным. Вместо двух воинов теперь стояли два волка.

Волчьи инстинкты зародились в них мгновенно. Они бегали между деревьями, то и дело принюхиваясь, будто кого-то выслеживали. Стоило им учуять человеческий запах, как они ринулись по следу и добежали до поляны, где вокруг небольшого угасающего костра спали охотники.

Зигмунд и Синфьотли выскочили из леса. Их челюсти сомкнулись на шеях спящих людей. Горячая, сладко пахнущая человеческая кровь заструилась по их мордам. Кровожадная пара зарылась носами в теплую человеческую плоть. Волки с жадностью рвали мясо убитых ими людей. Они, как это делают все волки, ели до тех пор, пока бока их не раздулись и желудки не переполнились. Синфьотли в конце концов упал на землю, тяжело дыша. Волк, который был его отцом, приблизился к нему. Молодой принял это движение за угрозу и в бешенстве оскалился. Он вскочил на ноги, упругий, сильный, шерсть на загривке дыбом. Старый волк неожиданно для себя рванулся вперед и вонзил зубы в глотку Синфьотли. Истекающий кровью молодой волк упал к ногам своего отца. И тут, будто смутное человеческое чувство проснулось в его волчьей душе, старый волк лег рядом с молодым, скуля и зализывая рваную рану.