Автор неизвестен - Эпосы, мифы, легенды и сказания: Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко. Сказки славян.

В некотором царстве, в некотором государстве жил царь на царстве, король на королевстве, как челнок на берегу. Так сказки зачинаются, припеваются. А наша сказка не про царя, не про короля, а про девицу-красавицу Палашеньку и её злую мачеху.

Жили-были старик со старухой и с дочерью Палашенькой. Хорошо, дружно жили. Да вот пришла беда — занемогла старуха и померла в одночасье. А перед смертью благословила дочку и сказала:

— Всё хозяйство — отцово, а коровушка-бурёнушка — твоя, приданая.

В народе так говорится: мать по родному дитятку весь век до гроба плачет, муж по жене тужит, пока глиняный горшок, что из печи вынут, на столе кипит. Погоревал, погоревал муж, да и женился на вдове. У той вдовы три дочери было: Одноглазка, Двуглазка и Трёхглазка. Мать зла, а дочери ещё злее. Невзлюбили они старикову дочку Палашеньку. С утра до вечера каждым куском корили, при чёрной работе держали.

А как весна пришла, заставила мачеха падчерицу коров пасти. «Больно красива, — говорит себе. — Пускай её белую кожу солнце дочерна опалит, ветер иссушит!»

Разбудит мачеха Палашеньку до света, даст с собой горбушку хлеба, да такую чёрствую, что и конь копытом не растопчет, а ещё велит шерсти напрясть, пока коровы траву щиплют. Какой урок ни задаст, все Палашенька выполнит и домой вернётся лучше прежнего. Будто облачко, что в небе плывёт, ей лицо отбелило, будто утренняя зорька щёки нарумянила.

«Ох, что-то тут не так!» — думает мачеха.

И посылает с падчерицей свою младшую дочь Одноглазку.

— Последи за ней, доченька. Что увидишь — мне расскажешь.

Смотрит Одноглазка во весь глаз — ничего на лугу не случается: коровы пасутся, неродная сестрица прядево прядёт. Скучно стало Одноглазке, зевнула она.

Палашенька говорит:

— Приляг, отдохни, я тебя побаюкаю.

Принялась ей волосы гребнем расчёсывать, приговаривать:

— Усни, глазок, да усни, глазок!..

Закрылся глаз у Одноглазки, крепко она уснула. А пробудила её Палашенька, когда солнце уже на закат пошло.

— Вставай, сестричка, пора коров домой гнать.

Назавтра посылает мачеха Двуглазку сторожить падчерицу. А Палашеньке ещё больше напрясть велела.

Солнце к полудню припекло, разморило Двуглазку. Сама она не заметила, как на траву прилегла. А Палашенька взяла гребень, косы ей чешет и приговаривает:

— Усни, глазок, усни другой!..

Двуглазка и заснула.

Вернулись обе вечером. У Двуглазки лицо от солнца да ветра потемнело. У Палашеньки ещё светлее стало. И шерсть вся спрядена.

Рассердилась старуха на свою родную дочь, да не её — падчерицу разбранила. Сама меж тем думает: «Так-то оно так, да что-то не так!»

И на третий день Трёхглазку послала. Дала ей с собой медовую коврижку и горшочек каши, а Палашеньке — корку хлеба да мешок шерсти, чтоб всю до вечера спряла.

Трёхглазка коврижкой лакомится. Палашенька за коровами приглядывает, шерсть прядёт. Только как ни гнёт спину, шерсти мало убавляется.

За работой не до сна, а безделье да дремота об руку ходят. Стало Трёхглазку в сон клонить.

Палашенька говорит:

— Приляг, сестричка, я тебе волосы расчешу.

Взяла гребень, чешет волосы Трёхглазке и приговаривает:

— Спи, глазок, да усни другой!..

Спит один глазок, и другой уснул. А про третий — забыла. Смотрит третьим глазом Трёхглазка, за всем следит, всё примечает. Видит — встала Палашенька, подозвала коровушку-бурёнушку, влезла ей в правое ухо, в левое вылезла. Да такая нарядная! Сарафан на ней парчовый, кокошник речным скатным жемчугом шит, в косах ленты голубые да алые. Прошлась Палашенька по лугу, будто пава, под её ногой травинка не шелохнётся, цветок не наклонится.

Погуляла так, погуляла, поплясала, песню спела и опять бурё-нушке в ухо влезла, только не в правое, а в левое. Из правого вылезла, как раньше была, в старой одёжке. А в мешке вся шерсть тонкой нитью спрялась.

Тут уж пора и коров домой гнать. Стала Палашенька будить Трёхглазку. А та потянулась да раззевалась, будто весь день и вправду крепко спала.

Как пришли домой, Трёхглазка всё матери рассказала, что видела, что вызнала.

Старуха принялась старика точить-пилить:

— Зарежь бурёнку! Что с неё толку, молока даёт мало, травы ест много.

Старик отнекивается.

— Не моя, — говорит, — бурёнушка, дочкина.