Стивен Кинг - Глаза дракона [litres]

– Я готов, отец! – крикнул он. – Пошли!

– Еще рано, – ответил отец… или призрак… или кто бы то ни был. – Тебе еще многое нужно сделать.

– Отец! – закричал Питер изо всех сил, и тюремщики внизу замерли, уверенные, что дух короля Роланда явился, чтобы утащить их узника в ад. В ту ночь они больше не пили, а наутро один из них отправился в церковь, вновь обратился к вере и впоследствии даже стал священником. Его звали Корран, и я расскажу вам о нем в другой раз.

Питер на самом деле видел дух, но был ли то настоящий призрак его отца или он родился в его воспаленном воображении, не могу сказать.

Голос Питера стал тише; стражники больше ничего не слышали.

– Здесь так холодно… а мне жарко.

– Бедный мальчик, – промолвил отец. – Ты пережил тяжелые испытания, и это еще не конец. Но Деннис узнает…

– Что узнает? – спросил Питер. Его щеки горели, но лоб был бледным, как свечка.

– Узнает, куда ходит во сне лунатик, – прошептал отец и вдруг исчез.

Питер провалился в обморок, который перешел в крепкий сон, и во сне болезнь отступила. Юноша, который весь последний год делал по шестьдесят наклонов и сто приседаний по утрам, проснулся на следующее утро слишком слабым, чтобы сделать это… но он снова был здоров.

Бесон и его подчиненные были разочарованы, но с тех пор предпочитали не подходить к Питеру близко.

Это облегчило его работу. Но не намного.

Я не в силах рассказать вам о бесконечном, изматывающем труде Питера. Многие часы, иногда с паром, выдыхаемым изо рта, иногда с льющимся по лицу потом, всегда в страхе разоблачения, в одиночестве, сопровождаемый лишь невеселыми мыслями и почти абсурдными надеждами, он ткал и ткал. Я многое могу рассказать, но невозможно передать ощущение этих долгих часов, дней, недель, в течение которых время, казалось, остановилось. Об этом могли поведать только великие мастера, искусство которых давно умерло. Пожалуй, единственным, что зримо свидетельствовало о прошедшем времени, была борода Питера. За 1825 дней она стала длинной и пушистой, доходя до середины груди, и, хотя юноше был только двадцать один год, в ней кое-где серебрилась седина. Не росла борода только там, где ноготь Бесона оставил шрам.

Питер всякий раз брал лишь по пять ниток из каждой салфетки – пятнадцать в день. Он складывал их под матрас, и за неделю у него накапливалось сто пять. Каждая нитка была длиной около двадцати дюймов.

Первую веревку он свил через неделю после того, как получил домик. Пользоваться станком в семнадцать лет было не так легко, как в пять; к тому же он сильно нервничал. Если бы его застали за работой, он сказал бы, что сплетал нитки ради забавы… если бы они поверили. Он убедился, что станок работает, когда из другого его конца выполз первый тонкий канатик. После этого он стал работать быстрее, нажимая ногтем большого пальца на ножную педаль. Иногда станок поскрипывал, но скоро разработался и ткал так же хорошо, как в детстве.

Но веревка получилась очень тонкая, не больше четверти дюйма в диаметре. Питер связал ее концы и подергал. Веревка не рвалась. Так и должно было быть – салфетки ткали из лучшего хлопка. Он подергал сильнее, пытаясь определить, какой груз веревка может выдержать.

Веревка держалась, и он почувствовал, как в нем растет надежда. Ему вдруг вспомнился Иосиф.

Это Иосиф, главный конюший, рассказал о таинственном явлении, называемом перегрузкой. Дело было летом, и они смотрели, как громадные андуанские быки тянут камни для новой рыночной площади. На спине каждого быка восседал потный ругающийся погонщик. Питеру тогда было одиннадцать, и он подумал, что это зрелище лучше любого цирка. Иосиф показал ему на толстую кожаную упряжь быков, к которой были прикреплены цепи, держащие камни. Он сказал, что необходимо точно рассчитывать, сколько весит каждый камень.

– Потому что если они слишком тяжелые, бык может надорваться, – сказал Питер. Это был не вопрос – ему это казалось очевидным. Он жалел быков, волокущих каменные плиты.

– Нет. – Иосиф зажег огромную сигару, чуть не опалив себе нос, и глубоко затянулся. Ему всегда нравилось общество юного принца. – Нет! Быки совсем не глупы. Люди думают так из-за того, что они такие послушные и спокойные. Это больше говорит о людях, чем о быках. Пока бык может тащить камень, он тащит; когда не может, останавливается и стоит, сколько его ни бей. Нет, быки совсем не глупы.

– Тогда зачем рассчитывать вес камня, если бык все равно не потащит слишком тяжелый?