Шеннон Макгвайр - В каждом сердце – дверь

Кто-то постучал в дверь. Нэнси и Джек разом обернулись и увидели Кейда – он просунул голову в комнату.

– Толпа в основном рассеялась, но я все-таки должен спросить: Джек, это ты убила Суми?

– Я не обижаюсь, что ты меня подозреваешь, но неужели ты думаешь, что я стану убивать из-за пары рук? Вот это обидно, – сказала Джек. Она фыркнула и расправила плечи. Вид у нее вдруг стал надменный, и Нэнси поняла, что манера Джек разговаривать свысока была по большей части напускной: это был ее способ держать остальной мир на некотором расстоянии. – Если бы я убила Суми, тела никто бы не нашел. Я бы каждую его часть использовала с толком, а люди еще много лет гадали бы, сумела ли она наконец открыть дверь в свою Карамельную страну. Увы, ее убила не я.

– Она называла ее Конфетной страной, а не Карамельной, но мысль понятна. – Кейд вошел в комнату. – Серафина с Лориэль утащили Джилл в какое-то укромное местечко, пока все не успокоятся. Нам велено сидеть по своим комнатам и не попадаться на глаза, пока Элеанор вызывает коронера из города.

Нэнси напряглась.

– Что с нами будет? – спросила она. – Нас же не отправят по домам? – Вернуться к родителям было немыслимо. Они любили ее, об этом и говорить нечего, но это была такая любовь, которая заставляла набивать ее чемодан разноцветными тряпками и выпихивать ее на свидания с местными парнями. Эта любовь хотела ее исправить и отказывалась видеть, что она не сломана.

– Элеанор тут уже не первый год, – сказал Кейд и закрыл дверь. – Суми была под ее опекой – родителей у нее нет, вмешиваться некому, а местные власти знают, что к чему. Они сделают все возможное, чтобы нас не закрыли.

– Лучше бы она вообще не звонила, – фыркнула Джек. – Незарегистрированная смерть – не смерть, а всего лишь бесследное исчезновение в лучшем своем варианте.

– Теперь ты понимаешь, почему у тебя так мало друзей, – сказал Кейд.

– Но Суми была среди них, – сказала Джек. Она посмотрела на кровать Суми. – Если у нее нет родных, что же делать с вещами?

– На чердаке есть кладовка, – сказал Кейд.

– Тогда давайте уберем всё в коробки, – твердо сказала Нэнси. – Где можно взять коробки?

– В подвале, – сказала Джек.

– Я с тобой, – сказал Кейд. – Нэнси, ты останешься здесь. Если кто-нибудь спросит – мы скоро вернемся.

– Хорошо, – ответила Нэнси и, как только они вышли, замерла в полной неподвижности. Больше сейчас ничего не оставалось, только ждать. В тишине и неподвижности был покой, была безмятежность, которой больше нигде нельзя было найти в этом горячем, суетливом, часто ужасном мире. Нэнси закрыла глаза и стала дышать так, что дыхание щекотало пальцы ног. Она старалась отрешиться от всего, кроме неподвижности. Но проносящиеся в голове воспоминания о Суми не давали сосредоточиться – колени дрожали, пальцы подергивались, и справиться с этой дрожью было трудно. Усилием воли она выбросила видения из головы и продолжала дышать, ожидая прихода безмятежности.

Ей так и не удалось ее дождаться до возвращения Кейда с Джек: дверь распахнулась, и Кейд объявил:

– Ну вот, все готово, чтобы разложить все по полочкам.

Нэнси открыла глаза и усилием воли заставила себя улыбнуться.

– Вот и хорошо, – сказала она. – Тогда за дело.

Вещи Суми являли собой такой же беспорядок и хаос, как она сама. Ни смысла, ни рифмы не было в этих нагромождениях вокруг кровати и комода. Стопка книг по изготовлению конфет была перевязана парой спортивных лифчиков. Букет роз, сложенных из игральных карт, валялся под кроватью, вместе с кружевным синим платьем, ничуть не подходившим по стилю к тому, что когда-либо носила Суми. Там же был старый бургер, примерно месяц как просроченный. Джек перед тем, как приступить к работе, надела перчатки и теперь бестрепетно уничтожала всё, что носило следы загрязнения или представляло потенциальную биологическую опасность: очевидно, ее брезгливость распространялась только на контакты с обнаженной кожей. Кейд разобрал одежду Суми и аккуратно разложил по коробкам. Нэнси не сомневалась, что все это вернется в общий гардероб. Ее это не смущало. Суми не стала бы возражать против того, чтобы кто-то носил ее одежду. Она и при жизни-то, скорее всего, не стала бы возражать, а мертвой ей тем более все равно.

Нэнси выпало разбираться со всем остальным, помимо мусора и одежды. Она вытащила из-под кровати бумажные коробочки-оригами и нитки для вышивания (руки Суми, очевидно, никогда не оставались без дела), отложила в сторону и снова стала рыться под кроватью. Под руки попалась обувная коробка. Она вытащила ее, села и открыла крышку. На пол посыпались фотографии. На одних Суми была такой же, как во время их недолгого знакомства – странные сочетания в одежде, растрепанные косички. На других – серьезная, печальная девочка в школьной форме, иногда со скрипкой в руках, иногда без. Даже по фото, при всей статичности изображения, было видно, что эта девочка знает о преимуществах незаметности, неподвижности статуи, но она явно не сама выбрала эту неподвижность, как Нэнси. Ей навязывали это силой, пока однажды она не открыла дверь в мир, который дал ей шанс стать счастливой.