Шеннон Макгвайр - В каждом сердце – дверь

Голос Джек уже звучал так, будто мысленно она была где-то далеко. Нэнси замерла в полной неподвижности, не говоря ни слова, едва смея дышать. Если она хочет услышать эту историю, перебивать нельзя. Что-то во взгляде Джек, устремленном в стену, подсказывало, что другого шанса не будет.

– Конечно же, мы спустились по таинственной лестнице, которой там не могло быть. А кто бы не спустился, если бы вдруг увидел лестницу на дне сундука? Нам было по двенадцать лет. Нас подгоняло любопытство и злость на родителей и друг на друга. – Джек быстрыми, сердитыми движениями завязала свой галстук-бабочку. – Мы спустились и увидели внизу дверь, а на двери табличку. Всего два слова: «ЕСЛИ УВЕРЕНЫ». В чем, спрашивается? Нам было по двенадцать лет, мы ни в чем на свете еще не были уверены. И мы открыли дверь. Вышли на вересковую пустошь – она, казалось, тянулась бесконечно. С одной стороны горы, с другой – бурное море. А небо! Я никогда не видела столько звезд и такую красную-красную луну. Дверь за нами захлопнулась. Мы не могли вернуться, даже если бы захотели, да мы и не хотели. Нам было по двенадцать лет. Нам хотелось приключений, пусть даже ценой жизни.

– И как? – спросила Нэнси. – Были приключения?

– Конечно, – невесело сказала Джек. – И даже с жизнью расставаться не пришлось. Во всяком случае, не совсем. Но все изменилось. Теперь уже я стала умной. Доктор Блик научил меня всему, что знал о человеческом теле, о методах рекомбинирования и реанимации тканей. Он сказал, что я лучшая из всех учеников, какие у него были. У меня оказались исключительно талантливые руки. – Она взглянула на свои пальцы, будто видела их в первый раз. – А Джилл выбрала другой путь. Мир, в который мы попали, был… почти феодальным – деревни, пустоши, протектораты, и каждым правил свой господин или госпожа. Наш Господин был вампиром – старый, несколько веков прожил, и он любил маленьких девочек… да нет, не в этом смысле! Ничего непристойного. Для него даже доктор Блик, и тот был ребенком, а Господин был не из тех, кого привлекают дети в этом смысле. Но чтобы жить, ему нужна была кровь. Он наобещал Джилл всякого разного. Сказал, что когда-нибудь она станет его дочерью и будет править вместе с ним. Наверное, именно поэтому о нас так заботились. Когда крестьяне пошли на штурм замка, он отправил сестру прятаться ко мне в лабораторию. Доктор Блик сказал… он сказал, что нам слишком опасно тут оставаться, и открыл дверь. Мы обе не хотели уходить, но я понимала, что это необходимо. Я дала слово, что стану ученой во что бы то ни стало и что когда-нибудь найду дорогу и вернусь к нему. А Джилл… ему пришлось ее усыпить, иначе с ней было не справиться. Мы снова оказались в том же старом сундуке. Крышка была полуоткрыта, и лестница исчезла. С тех пор я ищу формулу, которая откроет нам обеим путь обратно.

Нэнси негромко, понимающе вздохнула.

Джек снова улыбнулась той же кривой улыбкой.

– Когда проживешь пять лет в учениках у сумасшедшего ученого, начинаешь смотреть на мир по-другому. Я знаю, Кейда злит то, что ему пришлось повторно проходить через половое созревание – он считает, что это несправедливо, и, наверное, для него это так. Гендерная дисфория – это пытка. Но я бы хотела, чтобы нам предложили остаться на таких же условиях. Нам было по двенадцать, когда мы залезли в тот сундук, и семнадцать, когда мы из него вылезли. Может быть, мы еще сумели бы приспособиться к этому глупому, разноцветному, зашоренному миру, если бы проснулись разом от одного и того же сна, и нас бы сразу отправили в школу. Но все было не так – мы кое-как спустились по лестнице и увидели, что за столом с родителями сидит наш четырехлетний брат, которому они всю жизнь говорили, что мы умерли. Не пропали, нет. В этом есть что-то неприличное. А нарушать приличия нам строго-настрого запрещалось.

– Давно вы здесь? – спросила Нэнси.

– Почти год, – ответила Джек. – Милые мамочка с папочкой посадили нас в автобус и отправили в интернат – не прошло и месяца с того дня, как мы вернулись домой. Решили, что нам не место под одной крышей с их ненаглядным мальчиком: он-то никогда не рассказывал жуткие истории о том, как молния змеей скользит по небу, ударяет в прекрасное тело мертвеца, и электрический шок возвращает его в мир живых. – Глаза у нее стали мягкими, мечтательными. – Видимо, там действовали какие-то другие законы. Все было по науке, но наука была как магия. Там никто не спрашивал, можно ли сделать то-то или то-то. Речь шла только о том, нужно ли это делать, и ответ всегда, всегда был один – «да».