Шеннон Макгвайр - В каждом сердце – дверь

– А-а, – сказала Нэнси. Да, она его понимала, просто до сих пор не смотрела с такой точки зрения. Она покачала головой. – Я не ожидала, что все будет так сложно.

– И не говори, принцесса. – Кейд встал и протянул ей руку. – Пойдем, провожу тебя в школу.

Нэнси поколебалась, потом протянула руку, и Кейд помог ей встать.

– Хорошо, – сказала она.

– Ты красивая, когда улыбаешься, – сказал Кейд, ведя ее из зарослей деревьев обратно к главному зданию. Нэнси не нашлась, что сказать в ответ, и просто промолчала.

Занятия по основным предметам оказались на удивление унылыми. Вели их приходящие учителя из города, Ланди и сама мисс Элеанор. У Нэнси было смутное чувство, что знания им выдают по строгой норме, в соответствии с какой-то диаграммой, отражающей государственные требования к образованию, – что-то вроде сбалансированного питания по схеме.

Факультативы были немногим лучше. В их число входили музыка, изобразительное искусство и странный предмет под названием «История Великого Компаса – руководство для путешественников», который, как догадывалась Нэнси, имел какое-то отношение к различным портальным мирам и их отношениям друг с другом. Посомневавшись и перебрав разные варианты, она в конце концов остановилась именно на этом. Может быть, эта программа как-нибудь подскажет, где находится ее Подземный мир.

Вступительные главы из учебника, распечатанного на принтере, не очень-то помогли разобраться в этой путанице. Чаще всего упоминались такие направления, как Абсурд, обычно в сочетании с Добром, и Логика, обычно в сочетании со Злом. Тот сумасшедший дом, где побывала Суми, относился к Крайнему Абсурду. Призма Кейда – к Крайней Логике. По этим критериям, решила Нэнси, ее Подземное царство, скорее всего, должно относиться к Логике: там придерживались определенных правил, и нарушать их не полагалось. Но она не могла понять, почему этот мир нужно считать Злом только из-за того, что им правит Повелитель мертвых. Нет, скорее все-таки Добро. Первый урок стоял в расписании через два дня. Очень долго ждать.

К концу первого школьного дня она чувствовала себя совсем измученной. Голова была словно набита доверху, сверх всякой разумной меры: в придачу к обычным предметам, вроде математики и истории, в ней приходилось удерживать еще и безостановочно разбухающий словарный запас того странного языка, который здесь был в ходу. Одна девушка – застенчивая, с темными косами, в очках с толстыми стеклами – призналась, что ее мир находился на стыке двух промежуточных направлений компаса – Крайней Рифмы и Крайней Линейности. Нэнси не нашлась, что на это сказать, и просто промолчала. Все чаще это оказывалось самым безопасным выходом.

Когда Нэнси вошла в комнату, Суми сидела на кровати и вплетала в волосы обрывки яркой ленты.

– Что, привиденьице, устала, как синичка на Вакховом пиру? – спросила она.

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, но допустим, что тебя надо понимать в буквальном смысле, – ответила Нэнси. – Да, я очень устала. Ложусь спать.

– Эли-Элеанор так и думала, что ты, наверное, устанешь, – сказала Суми. – Новенькие всегда устают. Она сказала – можешь сегодня пропустить группу, только смотри, чтобы это не вошло у тебя в привычку. Слова – важная часть процесса выздоровления. Слова, слова, слова. – Она сморщила нос. – Она заставила меня выучить уйму слов, и все в определенном порядке, и все для тебя. Ты же никакого отношения не имеешь к Абсурду, верно, привиденьице? Иначе тебе не нужно было бы так много слов.

– Извини, – сказала Нэнси. – Я никогда и не говорила, что я из… из того мира, где была ты.

– Все мы страдаем от своих предубеждений, и ты лучше, чем большинство других соседок, которых она пыталась ко мне подселить. Оставлю тебя здесь, – устало сказала Суми. Поднялась и пошла к двери. – Спокойной ночи, привиденьице, утром увидимся.

– Погоди! – Нэнси не собиралась этого говорить; слово само сорвалось с языка, как теленок с привязи. Это ее испугало. Покой и неподвижность покидают ее. Если так пойдет, этот ужасный мир безостановочного движения отнимет их у нее навсегда.

Суми повернулась к ней, вскинув голову.

– Что тебе еще?

– Я хотела узнать… так просто, из любопытства: сколько тебе лет?

– А-а. – Суми снова повернулась и пошла к двери. Уже у порога, стоя лицом к выходу, сказала: – Я старше, чем выгляжу, но младше, чем должна быть. Моя кожа – неразрешимая загадка, и даже если я откажусь от всего, что мне дорого, это не поможет найти ответ. Мое окошко закрывается, если ты об этом. Каждый день я просыпаюсь чуть более нормальной, чуть менее чужой в этом мире, и когда-нибудь начну говорить, как другие: «Однажды мне приснился совершенно чудесный сон», и сама в это поверю. Я достаточно взрослая, чтобы понимать, что теряю, пока ищу себя. Об этом ты хотела спросить?