Шеннон Макгвайр - В каждом сердце – дверь

– Вот почему, дети, мы не всегда готовы принять близнецов Аддамс в общую компанию, – произнес чей-то голос. Нэнси подняла глаза. Кейд сардонически помахал ей рукой сверху. – Привет, Нэнси из Страны чудес. Если ты искала уединенное место, чтобы поплакать, то выбрала неудачно.

– Я не думала, что тут кто-то есть, – сказала она.

– Потому что там, дома, те, кто хотел спрятаться, запирались у себя в комнатах, а не на улицу бегали, верно? – Кейд закрыл книгу. – Но теперь ты попала в школу для тех, кто не привык руководствоваться логикой. Мы, когда хотим побыть в одиночестве, ищем дерево повыше или нору поглубже, а поскольку их таких не так уж много, мы волей-неволей почти все время проводим в обществе друг друга. Судя по тому, что ты плачешь, ориентирование прошло не очень. Дай угадаю – Ланди говорила о молнии, которая не ударяет дважды.

Нэнси кивнула. Молча. Она уже не доверяла своему голосу.

– Она в чем-то права, если тебя выставили из твоего мира.

– Никто меня не выставлял, – возразила Нэнси. Оказывается, она еще могла говорить, если очень нужно. – Меня отправили сюда на время, чтобы кое-что выяснить, вот и все. Я вернусь.

Кейд сочувственно посмотрел на нее и не стал возражать.

– А меня Призма никогда не примет обратно, – только и сказал он. – Тут дело мало сказать безнадежное – даже и думать нечего. Я нарушил их правила – оказался не тем, кем они хотели меня видеть, а в этом цирке никаких отступлений от правил не терпят. А вот Элеанор, та сколько раз возвращалась. Ее дверь и сейчас еще открыта.

– Но как… То есть почему… – Нэнси покачала головой. – Почему она не ушла? Если ее дверь все еще открыта, почему она здесь, с нами, а не там, где ее настоящий дом?

Кейд перекинул ногу с другой стороны ветки и сел прямо. Потом соскользнул с дерева, легко приземлился прямо перед Нэнси, выпрямился и сказал:

– Это было давно, тогда еще ее родители были живы. Она думала, что может жить и там, и там, и старалась почаще бывать в своем настоящем доме, чтобы не разбивать отцовское сердце. Но она забыла, что взрослые не приживаются в мире Абсурда, даже те, что привыкли к нему с детства. Каждый раз, возвращаясь сюда, она становилась чуть-чуть старше. И вот однажды она снова отправилась туда, и это ее чуть не убило. Представляешь, каково ей было? Как будто открываешь дверь, хочешь войти в свой дом – и понимаешь, что тебе там нечем дышать.

– Ужасно, должно быть, – сказала Нэнси.

– Наверняка. – Кейд сел напротив нее, скрестив ноги. – Конечно, за столько лет в мире Абсурда она тоже изменилась. Стала медленнее стареть – потому-то, наверное, ей так долго удавалось ходить туда-сюда. Джек просмотрела регистрационные книги в последний раз, когда мы ездили на экскурсию в город, и узнала, что Элеанор уже почти сто лет. Я всегда думал – лет шестьдесят с чем-нибудь. Я спросил ее об этом, и знаешь, что она сказала?

– Что? – спросила Нэнси, охваченная одновременно восхищением и ужасом. А вдруг и в ней Подземный мир изменил не только волосы? А вдруг она останется бессмертной и неизменной, когда все вокруг одряхлеет и умрет?

– Она сказала, что просто ждет, когда состарится, как ее мать и отец, потому что тогда ее ум ослабеет, и она снова сможет жить в Абсурде. Она будет руководить этой школой, пока не забудет, почему не возвращается – вот тогда можно будет вернуться и остаться там. – Он покачал головой. – Не знаю, что это, гениальность или безумие.

– Может быть, и того и другого понемножку, – сказала Нэнси. – Я бы что угодно сделала, чтобы вернуться домой.

– Почти все здесь сделали бы что угодно, – с горечью сказал Кейд.

Нэнси немного поколебалась и сказала:

– Ланди говорит, есть похожая школа, но для тех, кто не хочет возвращаться. Для тех, кто хочет забыть. Почему ты поступил сюда, а не туда? Может быть, там тебе было бы лучше.

– Но, видишь ли, я не хочу забывать, – сказал Кейд. – Я все тот же мальчик, который нашел лазейку в другой мир. Самое главное, что я хочу сохранить, это память о Призме. Какой там был воздух, какая музыка. Там все умели играть на таких прикольных дудочках, даже совсем малыши. Учиться начинали лет с двух, это был такой способ переговариваться. Мы могли целые беседы вести, не выпуская из рук дудочки. Там я вырос, пусть меня и вышвырнули потом, и мне пришлось все начинать сначала. Там я понял, кто я такой. Там я целовал девушку с волосами капустного цвета и глазами цвета крыльев мотылька, и она целовала меня в ответ, и это было волшебно. Я теперь и сам туда не вернулся бы ни за какие деньги, но это не значит, что я хочу забыть хоть секунду из того, что там было. Если бы я не попал в Призму, то не стал бы самим собой.