Василий Щепетнёв - Дети Луны

— У тебя? Зачем?

— От моего дома до твоего двести метров. Если верить лазерному дальномеру — сто девяносто восемь. Я проверял. Это медленным шагом три минуты, а бегом — тридцать секунд. Еще двадцать — спуститься-подняться Из окон моей квартиры твои окна видны очень хорошо и без бинокля. А у меня, как ты знаешь, двадцатикратный морской бинокль с объективами в семьдесят миллиметров, прекрасно все видно в сумерках и при свете луны. Даже если мы проглядим маньяка, и он начнет ломиться в дверь, ты подашь сигнал, и через пятьдесят секунд мы будем у тебя. Уж пятьдесят-то секунд дверь твоя выдержит. Но мы не проглядим. К тому же у тебя есть пистолет. Есть?

Я задрал рубаху.

— Ага, порядок. Что касается числа участвующих в операции — их трое, все перед тобой.

— А не маловато будет?

— А ты прислушайся.

Я прислушался. Ничего не услышал. Совершенно.

— Домой разошлись?

— Обеспечивают герметичность карантина. Весь состав районного отделения внутренних дел, способный держать оружие, патрулирует проселочные дороги или сидит в секретах, чтобы не допустить прорыва периметра.

— Вот, значит, как…

— Именно так, и никак иначе, — он распахнул окно настежь.

Было тихо, словно не только милиция, а и все остальные граждане попрятались по секретам. Стоит убрать промышленные, транспортные шумы, теле— и радиоверещание, что останется? По вечернему времени, дороговизне бензина и обложному карантину транспорт поставили в гараж или кто уж куда придумает, и даже отважная молодежь не гоняет на мотоциклах по улочкам и тропинкам.

Хрюканье поросенка откуда-то издали умилило до слез: стало ясно, что на этой планете мы не одни.

— Вверенное население пребывает в мирном довольстве, — констатирован Николай и закрыл окно, да не кое-как, а на каждый шпингалетик. Какая разница, если на окнах все равно решетки, даже здесь, на втором этаже: чтобы подследственные в горячке чистосердечного признания не выпрыгивали наружу. Всякое бывает.

— И, как я понимаю, мирное довольство нам и следует сохранить? — я постарался ответить легко и весело.

— Будем стараться. Но — тебе пора, знаешь, — Ракитин всем видом показал, что и рад бы поговорить подольше, да обстоятельства не позволяют. — Иди, а мы вослед.

Я и спорить не стал. Правы они. Вечереет. Вечером же, а, особенно, ночью следует быть дома.

— А сигнал? — спросил я уже на пороге кабинета. — Какой сигнал я должен подать?

— Я думал, ты позабудешь.

— Как видишь, нет. Все-таки любопытно, мне запеть «Боже, Царя храни», дать два зеленых свистка или еще что-либо в том же духе?

— Посветить в окно фонариком. И, для подстраховки — фонарики отчего-то портятся в самый неподходящий момент — запустить красную ракету.

— Ракету?

— Сигнальную. Проще не бывает. Открыл окно, дернул за веревочку, и все, запуск осуществлен.

Он вытащил из ящика трубку со шнурком, меньше школьного пенала.

— Ага. Сигнальная ракета. Понятно, — и, спрятав пиротехническое изделие в карман, я пошел. Человек-арсенал. Ракета, пистолет, а дома еще топор и баллон с какой-то гадостью.

А ведь Эрик Соломонович ситуацию предвидел, не зря приглашал меня погостить. Но ведь придется возвращаться. Сейчас, по крайней мере, мне обеспечены наблюдение и подмога.

Я шел быстро, но вечер надвигался еще быстрее. Себе я казался шаром, круглым биллиардным шаром. Не потому, что живот круглый, а просто — катаюсь, как неприкаянный, от борта к борту, никак в лузу не попаду. Либо кий кривой, либо маркер.

Докатился до дома аккурат, когда солнышко коснулось горизонта. Успел. Мимо двери в подвал прошел с опаскою. С опаскою же поднялся по лестнице, багровой от пробившихся сквозь пыльное окошко закатных лучей. Инферно, а не лестничная площадка.

На площадке я разминулся с Володей. Тот спешил в пивную, но не пиво пить, а работать — чинить пивопровод.

В квартире тоже полыхал закат, но уже сквозь окна чистые и большие. Вспомнил, как мыл их особой стекломойной жидкостью двойного назначения: ее еще и пить умудряются. Не летом, летом опасно. Зимой, в мороз берут выстуженный железный прут, а лучше уголок, и по нему пускают стекломой. Всякая дрянь на железо примерзает, а очищенный спирт течет прямо в стакан. Морозная очистка, русский гений.

О стекломойной жидкости я думал специально, чтобы одно воспоминание о ней отбило желание выпить. Не то, чтобы я ее пил, нет, не случалось. Но людей, ее пьющих видел. И совсем не последних людей. Только уподобиться им не желал. А они, те люди, тоже ведь не со стекломоя начинали. С водочки, некоторые даже с коньячка.