Александр Васильев - Наш собственный конец света

Мне удается повернуть голову на бок (мне надоел этот падающий в лицо снег). Мое дыхание замирает. Рядом со мной, почти прикрытые белоснежной периной, лежат мои мама и папа.

Я им кричу, но они смотрят вверх и не слышат меня.

Вот я уже откидываю занемевшими голыми руками снег со своих родителей, я плачу, но слезы застывают у меня на щеках и мне больно от режущих мое лицо льдинок. Я продолжаю откидывать снег, но его ничуть не становиться меньше и тела мамы и папы все также лежат под сугробами.

«Тела!» — в ужасе проноситься в моей голове.

«Они…»

— Вы кто? И как я здесь оказалась?

Ее голос вытащил меня из мира моего вечного кошмара.

За окном еще темно, я смотрю на часы и отмечаю, что проспал примерно четыре часа. Я не проснулся, когда медсестра снимала у Вики капельницу.

— Я… — запинаюсь, не знаю что сказать. Ладно, хотя бы имя назову: — Я… Андрей.

Девушка пытается присесть, но сил на это у нее не хватает, и она лишь забирается на подушку чуть повыше.

Я молчу, не знаю что говорить. Она смотрит на меня красивыми карими глазами. Боже, я только сейчас замечаю, какие у нее замечательные каштановые волосы, длиной до плеч. Она уже не похожа на восемнадцатилетнюю, ей явно меньше.

Мне становиться стыдно, что я назвал ее своей девушкой.

— Как я сюда попала?

— Я нашел тебя в снегу, буквально за полчаса до нового года. Кстати, с Новым годом!

— Спасибо, — в ее глазах печаль и легкий стыд. — Но… Но, зачем вы меня нашли?

Я потерял дар речи.

«Зачем вы меня нашли?»

Да что с тобой такое. Хотела замерзнуть? Умереть? Почему ты это говоришь.

— Спасибо вам, — робко говорит она. — Но, я хотела…

Замолчала.

— Почему? — просто спрашиваю я.

Она молчит. На ее глаза наворачиваются слезы, дыхание становится сбивчивым — она вот-вот заплачет. Ее бледные губы сжаты и создается впечатление, что неумелый художник просто не смог их нарисовать и вместо рта начертил одну тонкую линию.

— Ты пропустила новый год, — говорю я. Но почему именно это? Я сам его не люблю, но зачем должен заставлять это делать кого-то другого?

— Я не люблю новый год, — ее слезы так и не пролились, она смогла себя сдержать. — Простите.

— За что? — удивляюсь я.

— Вы ведь, получается, из-за меня, его тоже пропустили.

— Пустяки, я бы все равно на него не успел, — с улыбкой отвечаю я. Но моя улыбка вянет, и я снова задаю главный вопрос: — Почему вы хотели умереть?

Ее глаза закрываются и из-под сомкнутых век все же пробиваются слезы. Она плачет, рыдания сотрясают ее тело, но она уже ничего не может с собой поделать.

Она плачет долго. Все это время я вспоминаю пятнадцатилетнее прошлое. Я пытаюсь не думать об этом, но слезы этой девочки так напоминают мои. Мои собственные, которые, как старый колодец, уже высохли за давностью времени. Я не плакал уже лет десять. Но каждой зимой мне плохо. Каждой зимой я забываюсь в вине. Каждой зимой из-под моего пера выходят печальные романы, которые почему-то больше всего нравятся моему читателю. Каждой зимой в моей голове постоянно вертятся три слова: «Хренова куча снега». И каждой зимой, когда я трагически заканчиваю свой новый роман, у меня появляются мысли о суициде…

Я смотрю на нее, и мне хочется плакать, но мой колодец пуст: он заполнен лишь хреновой кучей снега, которая никогда не тает.

— Я умерла в прошлый новый год, когда мне исполнилось шестнадцать, — просто произнесла она. Рыдания прекратились, но слезы остались.

— М?

— Я умерла за минуту до нового года. У моей матери случился инсульт, и она умерла, когда часы отбили одиннадцатую секунду. А через минуту меня вернули. Отец не простил мне этого, да он никогда и не был моим родным отцом.

«В новый год. В сам новый год. Умерла она, умерла ее мать. Но ее вернули, а маму — нет».

— Мы ехали с друзьями в машине, знаете, такая иномарка, гладкая, серебряная, красивая. Темка был за рулем, он был немного пьян. Представляете, он нам говорит: «А давайте по встречке поедем?». Я сама была пьяна. Мы согласились. У него была бредовая мысль. Но я любила его за это. — Она посмотрела на меня большими красными от слез глазами. — Я выжила одна. Представляете, ни одной царапины снаружи, зато внутри…

Она снова замолчала. Слез больше не было. Она смотрела на меня, я смотрел на нее.

И не выдержав молчания, я произнес:

— И что ты дальше собираешься делать?

Она закрыла глаза.

— Я теперь не могу тебя отпустить.

Ее удивленный взгляд. Я слегка улыбаюсь.