Йон Линдквист - Химмельстранд. Место первое [Литрес]

Посмотрели бы на нее остальные – известная фотомодель стоит в куче золы и пытается понять, что с ней произошло. Но странно – кругом полно народа, а на нее никто даже не смотрит. Словно бы она невидима.

А может быть, так и есть. Такое предположение ничуть не более странно, чем все, что произошло в этот день.

Она посмотрела на девочку-былинку. Та без устали прыгала на батуте и радостно хлопала в ладоши. Внезапно повернула голову и с интересом посмотрела на Изабеллу. Их глаза на секунду встретились, после чего девочка отвернулась и продолжала прыгать с еще большим усердием.

Нет, не невидима.

Люди могут ее видеть, но не хотят . Сознательно или бессознательно. Как будто ее присутствие здесь неуместно, как присутствие какого-нибудь вонючего, опустившегося наркомана. Но почему? Люди же смотрят на нее всегда , где бы она ни появилась.

Она почесала предплечья. Откуда этот зуд? Посмотрела – на обеих руках засохшие корочки длинных, крестообразных порезов. Под обгрызенными ногтями застряли крошки свернувшейся крови. Одна из ран начала слегка кровоточить.

К киоску идет тропинка. Изабелла повернулась на сто восемьдесят градусов – оказывается, тропинка начинается в роще. И еще одна, под прямым углом к первой, – начинается у озера, проходит через то место, где она стоит, и ведет в кемпинг.

Она стоит на перекрестке, и раны на руках зудят.

Карина, Стефан и Эмиль сидели, обнявшись, у кухонного столика. Изоляция на антресолях пока держится, но в дальнем конце кемпера потолок проело в нескольких местах.

Стефан нажал кнопку и погасил фонарик. Смотреть на оплавляющуюся, как восковая свеча, кофеварку, или как расползается впитавший в себя ядовитую жидкость коврик, связанный его матерью, – малоутешительное зрелище. Он обнял за плечи Карину и Эмиля. Эмиль прижал к животу своих зверушек и подтянул колени к подбородку. Карина положила голову Стефану на плечо.

Иногда перед сном Стефану мерещились кошмары. В юности, как правило, – Белый. Что бы произошло, если бы он поддался его молчаливому приглашению? После рождения Эмиля ему представлялись всевозможные несчастья, которые могут разрушить его семью.

Удивительна склонность мозга к самоистязанию… он мог лежать часами и представлять себе концлагерь, как их оттаскивают друг от друга под гудки паровозов на заснеженной станции. Или гонят по раскисшей дороге охранники, которым приказано их уничтожить. И мало того что сцены эти мучительны для него самого, его терзает стыд, что он даже в мыслях подвергает Карину и Эмиля таким мукам, хотя им, конечно, ничего про это не известно.

Единственное, что утешает в часы, когда он лежит без сна и у него перехватывает горло, – мысль, что, возможно, в этих кошмарах есть какой-то смысл. И смысл в том, что он должен быть готов к любому повороту судьбы. Если, не дай бог, случится что-то подобное наяву. Но того, что творится сейчас, он не мог себе представить даже в самых изощренных фантазиях. Этого сценария в его личном портфеле ужасов не было.

– Я люблю вас, – сказал он в темноту и услышал звон. Кислота разъела пластмассовый стаканчик, в котором стояли вилки и ножи, и они упали на мойку. – Вы мое счастье.

Карина прижалась потеснее.

– Папа, я боюсь, – Стефан даже не увидел, а почувствовал, как Эмиль поднял на него глаза.

В фильмах часто повторяется эпизод, который выводит Стефана из себя. Испуганный ребенок на первый взгляд в совершенно безнадежном положении говорит, что ему страшно, на что кто-то обязательно отвечает: « It’s gonna be okay, I promise » [29] Все будет хорошо, обещаю. . Как поворачивается язык? Как можно врать ребенку, обещать невозможное?

– Мы с тобой, малыш. Мы все вместе.

Он опять зажег фонарик, и луч упал на построенную Эмилем крепость на столе.

– Эмиль?

– Да, мама?

– Откуда ты знал? Ну… что сюда придут?

Наступила тишина, нарушаемая только нескончаемым шумом дождя.

…скоро наша очередь…

…Стефану показалось, что жгучая боль в спине усилилась. Возможно, смертоносная кислота разъела всю изоляцию на антресолях, и им осталось жить несколько минут. Фаталистическое спокойствие, которое он пытался себе внушить, перешло в панику. Он с трудом удержался, чтобы не закричать.

…мы сейчас умрем, мы все сейчас умрем медленной и мучительной смертью, и на этом закончится наше существование…

Бежать, сражаться, бороться, отдать жизнь, сделать хоть что-то.