Алекс Белл - Ледяная Шарлотта [litres]

Но никто ничего не слышал.

Дядя Джеймс позвонил в полицию, мы проверили дом, но другие вещи были в целости и сохранности. Казалось, того, кто это сделал, интересовал только рояль Камерона.

– Его не восстановить, – прошептал кузен. – Не восстановить.

Его правая рука, как всегда, оставалась в кармане, но я видела, что левая дрожит.

– Вы можете назвать кого-нибудь, кто желает вам зла? – спросил Камерона один из офицеров, который приехал позже.

Камерон посмотрел Пайпер прямо в глаза и четко проговорил:

– Бретт Тейлор.

Внезапно Пайпер залилась слезами и сказала:

– Он был здесь. Прошлой ночью он был здесь! Мы катались на его мопеде, но потом он завез меня домой и уехал. Он уехал! Это не мог быть он, просто не мог! Бретт никогда бы такого не сделал! Я знаю, он не стал бы!

Я не ожидала, что Пайпер признается, но обрадовалась.

– Неважно, виновен Бретт или нет. А вот ты… как ты посмела уйти из дома посреди ночи? – загремел дядя Джеймс. – Открывать ворота после заката строго-настрого запрещено, Пайпер! Ты это знаешь!

Пайпер лепетала оправдания, ее попугай в прихожей кричал об убийстве, а Камерон словно застыл. Он смотрел на сестру с такой ненавистью, что даже мне стало больно. Я никогда не видела, чтобы на кого-то так смотрели. Казалось, Камерон хотел ее убить.

Полицейские ушли, пообещав допросить Бретта, и дядя Джеймс вызвал из города специалиста – оценить ущерб, нанесенный роялю. Мы сидели в тишине, ожидая его прибытия и не глядя друг на друга и на инструмент. Казалось, мы ждали врача, который ехал к умирающему родственнику, а не мастера.

Только взглянув на поврежденный инструмент, специалист вздохнул и покачал головой.

– Боюсь, дело плохо, – сказал он. – Тут ничего исправить нельзя.

Камерон молча вышел из комнаты, оставив после себя тишину, полную слов, которые никто из нас не решился произнести.

Чуть позже дяде Джеймсу позвонили из полиции и сообщили, что допросили Бретта. Тот клялся, что не трогал рояль, и, поскольку улик против него не было, они его отпустили.

Мастер ушел, и Пайпер отправилась успокаивать Темного Тома, который все еще кричал в прихожей о кровавом убийстве. Его пронзительные вопли сводили с ума, и я решила выйти из дома. Ветер, летевший с моря, не стих и вцепился мне в волосы, едва я шагнула за порог. Спустившись в сад, я заметила под сгоревшим деревом Лилиаз с плюшевой страусихой. Я не видела младшую кузину все утро и решила, что она не хотела путаться под ногами.

– С Камероном ведь будет все хорошо? – подняла она на меня свои огромные глаза.

– Надеюсь, – сказала я. – Может… может, твой папа купит ему новый рояль.

Лилиаз покачала головой:

– У нас нет денег.

Я опустилась на землю рядом с ней, и некоторое время мы сидели молча, слушая стоны ветра и глядя на дом.

– Ненавижу этих кукол! – внезапно выпалила Лилиаз.

Я заглянула в ее помрачневшее лицо и постаралась успокоить:

– Не куклы разбили рояль, Лилиаз. Даже если бы они могли двигаться, для этого они слишком маленькие.

– Они его не разбили, но это все равно их вина, – настаивала кузина. – Я знаю. Они заставляют делать плохие вещи.

Она задрожала, а затем прошептала:

– Они уговаривают. Их слова так убедительны. Переворачивают все вверх дном, и ты уже не понимаешь, что правильно. Не знаю, как они это делают, но тебе начинает казаться, что делать гадости – хорошо. Лезут в голову, читают самые тайные мысли. Вот почему я с ними больше не разговариваю. Лучше общаться с Ханной. – Она прижала плюшевую страусиху к груди. – Она хочет, чтобы я была хорошей. Она моя настоящая подруга. – Потом Лилиаз вновь посмотрела на меня: – Ты это слышишь?

– Я не слышу ничего, кроме ветра и моря.

Она кивнула:

– Теперь здесь только они. Птицы не приближаются к нашему дому, хотя живут на утесе по пути к Нейст-Пойнту. В саду нет кроликов. И белок. И бабочек. Я рада, что бабочки сюда больше не прилетают. – Лилиаз сорвала травинку.

После ее слов сад и правда показался мне странно тихим. Не было ни птичьих песен, ни шороха зверьков в кустах, ни блестящих глаз, следящих за нами с ветвей.

– А Ракушечке, похоже, хорошо в доме, – заметила я, пытаясь подыскать какое-нибудь логичное возражение.

– Она никогда не поднимается на второй этаж, – сказала Лилиаз. – Никогда. Ей нравится внизу, но стоит взять ее с собой наверх, и она сходит с ума. Камерон попытался унести ее туда, когда мы меняли ковры, и она чуть не разодрала ему все лицо. Орала как резаная. Никогда не думала, что кошки так могут. Камерон сказал, что в нее словно дьявол вселился, что ее кто-то напугал. Но я знаю, во всем были виноваты Ледяные Шарлотты. Они никогда не говорят с мальчиками, только с девочками, вот Камерон и не слышал их. Он считает, это просто жуткие куклы.