Иван Белов - Заступа

Два дня утонули в вине, любовных утехах и праздности. Рух забыл обо всем, наслаждаясь приятным времяпрепровождением. Заботы и тяжкие мысли растворились в сладкой, головокружительной пелене и потому на новый призыв Бучила отозвался нехотя и не спеша. Сначала прикинулся мертвым, боясь разбудить вконец измотавшуюся Лаваль, но неизвестный попрошайка не унимался. Пришлось выползать из норы. Рух поднялся по ступеням и нос к носу столкнулся с зареванной Дарьей Кокошкой.

— Заступа-батюшка! — баба всплеснула руками. — А у нас, а у нас… Варька пропала!

— Как пропала? Когда?

— А в тот день, когда ты к нам заходил, — Дарья дышала бурно и с присвистом. — Вечером ушла, а домой не вернулась. За…

— Обожди, — Бучила прикинул в уме и на всякий случай пересчитал на пальцах. — Ночь, день и еще ночь миновали, а ты только пришла?

— Думали вернется-я, — Дарья чуть не расплакалась. — Она и раньше бывалоче уходила, я уж подмечала за ней. Только Степану не говорила. То на полночи уйдет, а то до рассвета. Прямо беда.

— Любовь одолела?

— Не знаю, Заступушка, — Дарья смахнула слезу. — Не разговорчивая она, вся в отца. Спрашиваю, а Варька молчит, воды в рот набрала. Глаза прячет и улыбка такая, что оторопь берет. А Степан с ума сошел, мечется по лесу, о пчелах забыл. Помоги, Заступа-батюшка, Христом-богом прошу!

— Беда с вами. Жди, — Бучила резко повернулся и ушел в знакомую темноту. Хотелось вернуться и наградить Дарью лещом. Девчонка пропала, а им хоть бы хны. Столько времени потеряли! Сказал же — нехорошее случится, сразу ко мне. Ну что за народ? В спальню пробрался, крадучись, и совершенно зря. Бернадетта не спала, бесстыдно разметавшись на медвежьей шкуре, с кубком в руке.

— Снова уходишь? — спросила графиня.

— По делу, — откликнулся Бучила. — Девку буду искать.

— Меня тебе мало? — шутливо надулась графиня.

— Пропала она.

— Красивая?

— Палка в сарафане. Ей лет двенадцать, только зреть начала.

— М-м, — оживилась графиня. — Юность — лучшая пора: робкие объятия, поцелуи, первая влюбленность, пошленькие стишки. С кавалером сбежала? Предчувствую романтическую историю.

— Ага, или анчутки кожу сняли, а голову водяным подарили, нелюдовская романтика, мать ее так.

— Я с тобой! — Бернадетта вскочила.

— Там деревенщины и навоз, — напомнил Бучила.

— Ничего, потерплю! Скучно одной! Я быстренько!

Быстренько растянулось на час. Графиня вертелась у зеркала, примеряла наряды, фыркала, сетовала на скудность походного гардероба, советовалась с Рухом, делала все наоборот и снова советовалась, наконец, остановившись на приталенном охотничьем костюме, высоких ботфортах с пряжками и широкополой шляпе.

Так и выдвинулись: впереди горделиво задравшая острый нос Бернадетта, за ней Рух, и последней притихшая в обществе ведьмы Дарья. Солнце нещадно пекло, Бучила натянул капюшон на глаза, расслабился и прошляпил опасность. Из леса, навстречу вышли три огромные собачины, породы «огромная страшная слюнявая мразь», в шипастых ошейниках и кожаных доспехах, прикрывающих мускулистые, покрытые шрамами тела. Псины угрожающе зарычали, скаля клыки. Рух оскалился в ответ, но впечатления на животинок почти что не произвел. Обычно зверье разбегалось от упыря, едва почувствовав запах, а эти псины хоть и испугались, но давать заднюю не спешили. Тупые какие-то…

— Девочки, без резких движений, — Бучила прикрыл женщин собой и засюсюкал. — Собачки, собачки, мои вы хорошие.

— Сейчас я их успокою, — Лаваль подняла руку, готовя заклятие.

— Не надо, — попросил Рух. — Подумаешь рычат, ничего страшного.

— Будешь до вечера с ними в гляделки играть? — фыркнула ведьма.

Ответить Рух не успел, на обочине появились два, опасного вида, мужика в кольчугах и дубленой коже. Тот, что повыше, наставил Бучиле в живот арбалет. Второй, с жутким шрамом через всю рожу, требовательно спросил:

— Кто такие?

— Тебе что за дело? — набычился Рух. Еще не хватало, чтобы всякая приблудная шваль вопросы тут спрашивала у честных людей.

— У меня рука затекла, — пожаловался высокий. — Ща случайно болт в пузо пущу.

— Знаешь кто я? — вмешалась графиня.

— Шкура в шляпе? — мужик со шрамом презрительно сплюнул.

У Бернадетты нехорошо потемнели глаза, Бучила вздохнул, приготовившись к смертоубийству. За поворотом застучали копыта, по дороге двигались конные числом около десяти, вооруженные до зубов, одетые в кожу и стальные кирасы. Передовой, худощавый, с тоненькими усиками хмырь, красуясь перед бабами, поднял на дыбки вороного жеребца. Весь такой расфуфыренный, в черном мундире, богато украшенным серебряным шитьем, высоких сапогах, с двумя пистолетами и палашом.