Тёма Шумов - Тиховодье

– А где он сейчас?

– У доктора. У них последний сеанс. Гаврилов обещает если не полное выздоровления, то продолжительные ремиссии, вопреки тому, что написали другие врачи. Конечно, при условии, что Максим будет регулярно посещать его сеансы. Петр Ильич говорит, что у него нет шизофрении в классическом понимании. Он все еще в пограничном состоянии, и его можно вернуть в реальный мир. Доктору уже удавалось подобное. А я буду бороться за вашего брата.

Бедная девочка, – подумала Катя. – Я же все вижу. Ты не просто любишь моего сына. Ты из тех, кто в детстве не мог пройти мимо ни одной дворняги, желая облагодетельствовать и спасти всех убогих. Уверена, что ты притаскивала домой больных лишаем кашек и выхаживала их. Тщательно мазала мазями их подранные уши, кормила их из своей тарелки. Это твоя карма, солнышко. Ты сама взвалила её на себя. Тебе хочется приносить себя в жертву. И я даже знаю почему? Потому что таким образом ты желаешь добиться своего места в холодной неизвестности будущего. Ты готова быть подстилкой у ног больного гения, и Максим тебе кажется идеально подходящей кандидатурой.

– Я хочу его увидеть.

– Это на четвертом этаже. Четыреста первый кабинет. Но вам туда нельзя. Подождите у дверей, если хотите. Знаете, я думаю, это здорово, что вы пришли. Я уверена, что он обрадуется и это вернет его к жизни. Они ведь с отцом не очень-то ладили…

Она посмотрела на фотографию.

– …а вы так похожи на его маму. Просто одно лицо. Невероятно. Теперь понятно, почему вы меня знаете. Макс, наверняка говорил вам обо мне. Значит, он тоже ко мне не равнодушен, да?

Катя кивнула. Она решила, что лучше многозначительно промолчать. Ей не хотелось давать ложные надежды, но и не было желания расстраивать человека.

– Юля, а вы не замечали ничего странного сегодня? – она попробовала перевести разговор.

– О чем вы? – девушка дернулась как от удара током, ее лицо побледнело.

– О странностях. День мне кажется сегодня какой-то необычный.

– Нет. Все нормально, если не считать бесконечного дождя и этой странной ситуации со сбросом воды и эвакуацией. Почему-то у нас так никто и не появился. Наверное, весь город эвакуировали раньше. Я сегодня, кажется, проспала все на свете. Такие сны дурацкие снились.

– Мне тоже… Ну ладно, я пойду подожду Макса у кабинета доктора.

– Пойдемте. Я тоже скоро подойду к вам. Мне надо только журнал заполнить. Я быстро спущусь на первый этаж, все сделаю и составлю вам компанию.

Уже на лестничной площадке Юля опять подозрительно посмотрела на Катю.

– И все же это странно. Я помню, как закрывала входную дверь. Кто же вас впустил?

Длинная, но не глубокая морщина протянулась вдоль ее лба, но через мгновение девушка махнула рукой.

– Гриша, санитар наш, вышел покурить наверняка?

– Ну да… – пробормотала Катя.

– Ну вам наверх, мне вниз, – произнесла Юля и засеменила по ступенькам. – Скоро увидимся.

Катя поднялась до третьего этажа, когда услышала истошный вопль медсестры.

– О! Кошмар! Что с вами, вы живы!? – верещала она.

Нашла Рустама, – подумала Катя. – Значит, мне ничего не привиделось .

Коридор четвертого этажа был погружен в полумрак. И в таком состоянии он совершенно не смотрелся как коридор клиники. Его нельзя было так же принять и за коридор любого другого лечебного учреждения – санатория или профилактория. Двери в административные помещения и кабинеты выглядели дорого. Между окон, закрытых раздвинутыми жалюзи, стояли пафосные статуэтки – копии известных скульптур. В окна был виден внутренний двор клиники во всей его красе. Гигантские сосны, петляющие дорожки. Пруд с двумя небольшими островками в виде цифры 8 и мост через него был переполнен, но даже это не портило изумительно вида.

Доктор Гаврилов неплохо устроился в бывшем графском имении.

Одна из дверей в дальнем конце коридора была приоткрыта, и из нее лился приглушенный желтоватый свет. Несмотря на полумрак, не нужно было обладать уникальным зрением, чтобы разглядеть номер на приоткрытой двери – 401.

Катя осторожно заглянула в проем.

Прямо напротив дверей на огромном кожаном диване, стоявшем у противоположной стены, утопая в вычурном ампире, среди ручек с вензелями и огромных подушек сидел молодой человек. Диван казался огромным монстром, вознамерившимся проглотить худосочного низко опустившего голову юношу, длинными нервными пальцами теребившего край собственной вылинявшей футболки. Волосы, когда-то давно стриженные под каре, а теперь неопрятные и разросшиеся свешивались на грудь, закрывая лицо.