Тёма Шумов - Тиховодье

Рустам посмотрел на нее. Лихорадочный блеск в его взгляде потускнел, он выглядел почти нормально, и она торопливо продолжила.

– Надеюсь, у вас все будет хорошо. Приятно было поболтать, но мне надо идти. Я хочу найти сына.

Катя сделала неуверенный шаг назад.

– Погоди, – Рустам положил перед ней толстую амбарную книгу. – Он действительно был здесь. Я нашел запись о нем в местном журнале регистрации.

На пожелтевших разлинованных страницах велся учет палат и содержавшихся в них пациентов.

– Вот он, – полицейский ткнул пальцем с обкусанным ногтем в середину листа, и она прочла.

– Максим Нилов. Двести сорок один, – просчитала она вслух. – Двести сорок первая палата?

– Именно. Не хочешь спросить, почему я его искал?

– Нет, – ответила она честно. – Все что я хочу, – как можно скорее найти его.

– Погоди. Не торопись. Я, наверное, не с того начал. Я не звезда телевидения и не писатель, чтобы правильно излагать свои мысли. Я простой полицейский. Конечно, мне нужно было начать не со своих шрамов и переживаний, а с того как именно я понял, что мы мертвы. С того момента, когда осознал, что все вращается вокруг него. Именно он, – твой Максим, – ключ ко всему. Он виновен в том, что происходит с нами. Люди, которых я встречаю сегодня, каким-то мистическим образом завязаны на него. Я не знаю, как все это объяснить, но все они знакомы с ним. Любят или ненавидят его. Некоторые помешаны на нем. Парень в «Мазерати» говорил, что знает его; девка с пирсингом, на скамейке в парке, видная такая (он покачал перед собой на ладонях воображаемую грудь) рыдала из-за него. Когда я спросил, ответила, что ее бросил парень, которого, как ни странно, звали – Макс Нилов. Затем мужик в спортивных штанах, воспользовавшийся чрезвычайной ситуацией, введенной в городе, и похитивший шесть бутылок пива. Я прибыл по сработавшей сигнализации в супермаркете и задержал его уже на выходе. К этому времени одну бутылку он уже уговорил и заявил, что агенты «кровавой гэбни» упекли его сына в клинику «Сосновый Бор» и ему надо залить свое горе. У мужика был паспорт на имя Александра Нилова.

– Александр? – она не смогла скрыть удивления.

– Я так понимаю, это его отец? Как-то староват он для тебя. – Рустам махнул рукой. – Ладно. Меня это не должно касаться. Забудь. Я не о том. Меня напрягает другое, – я тоже связан с ним. Как я и говорил – все мы, все связаны.

Его глаза вновь засверкали. По щекам разлился румянец.

– Прежде чем началась вся эта ерунда, я побывал в странной отключке. В салоне сотовой связи некий умник спер айфон. Что-то где-то замкнул, что-то где-то подменил и спер новый смартфон с демонстрационного стенда. Говорят, это практически нереально сделать, но он сделал это. Вот только его все равно засекли на выходе. Последнее что я помню, прежде чем очнуться в патрульной машине – то, как отправлялся поговорить с его семьей. У меня стойкое ощущение, что этот несовершеннолетний умник и твой сын – одно лицо.

– Ничего не понимаю? То есть вы хотите сказать?..

– Что если мы все, так или иначе, связаны с твоим сыном, то резонно предположить, что это он собрал нас всех вместе и пытается от нас что-то получить, – признания или прощения. Или он, например, хочет мести. Да, почему бы ему не желать отомстить нам? Во всех ужастиках призраки возвращаются, чтобы отомстить тому, кто сделал их такими. Походу, мстя и невинным людям, которые просто подвернулись под руку… Короче… Перебрав все возможные варианты, я пришел к выводу, что мы мертвы и наша смерть связана с ним. Либо он убил нас, либо мы убили его.

Катя вспомнила Алексея, поднявшегося из могилы…

…посмотри на результат. Это он сделал со мной. Два удара в живот, чтобы посмотреть на мучения и потом контрольный сквозь глаз прямо в мозг…

…под гранитным пьедесталом с изогнутой потемневшей от времени бронзовой пластинкой на которой было написано имя ее сына. И прислоненные пластмассовые венки с траурными лентами «Покойся с миром» и «Любимому сыну».

Вспомнила мертвого Мишку…

…думаешь, ты убил меня? Напрасно надеешься. Я приду за тобой даже с того света…

…и треск разрываемой ткани за мгновение до того, как из груди подростка взметнулись тонкие изломанные конечности паука-сенокосца.

– Нет, – все в ней противилось мысли о том, что ее сын мог стать убийцей. – Не мог он убить меня. И я также не могла его убить. Я любила его. Он – это всё ради чего я жила. Он – единственное, что меня держит здесь.