Л Льюис - Живая в смерти

— Спасибо, доктор… Я… я вам верю. — Слова срывались с губ с ужасающим усилием. — И попытаюсь рассказать вам… но… рыбы так и кишат внутри.

— Забудь о них, — мягко ответил Эйстон, удивляясь, что голос не подводит его при виде снующих вокруг и лакомящихся чужой плотью мерзких тварей.

— В общем, — заговорила мертвая, — мы с Флорри легли спать на ялике. Ой!.. — И спохватилась: — С ней все в порядке?

— Конечно. Завтра она сможет тебя навестить, — солгал Эйстон.

— Затем, не знаю, как скоро, я уснула — мне привиделось, что я выбралась из лодки, только не в камышах, где мы стояли, и поднимаюсь по стертым полузатопленным ступеням в какой-то пустой дом. Там был огромный зал — деревянные проемы без дверей уводили в разные комнаты, все в паутине, и вниз, к бассейну, полному тихой зеленой воды… как в римских банях, знаете?

Эйстон кивнул прежде, чем осознал тщетность движения.

— Да, — тихо добавил он.

— Вода так и манила, и я почему-то подумала, что будет не холодно, хотя бассейн устроили в доме и солнце его не касалось. Я просто спустилась по ступеням, не раздеваясь, во сне это было неважно, а затем нырнула… не в воду, а в эту зеленую субстанцию, где мы теперь плаваем. — Ее голос вновь поднялся до визга.

— Не забывай, я этого не вижу, — резко оборвал Эйстон и сразу простил себе новую ложь.

— Нет! О нет! И правда забыла, — раздалось с недоумением. — Затем, доктор, я вдруг поняла, что сплю и стала ждать пробуждения, но этого не случилось. Я не могла проснуться: пыталась изо всех сил, закрыла глаза, представила ялик и спящую в стороне Флорри и открыла их вновь. Передо мной простиралась все та же зелень, и я зажмурилась еще раз и, пытаясь нащупать фонарик, коснулась извивавшихся рыб. Тогда я решила, что вернусь прежним путем, но не смогла отыскать ступеней, а потом обнаружила, что и вовсе не могу двигаться: руки и ноги меня хоть и слушались, но толку было мало. Пыталась плыть, а на самом деле висела, застыв в этой не-воде. С тех пор я здесь, и, кажется, прошли годы… Сперва я проголодалась, но есть было нечего, а затем пришла жажда — такая страшная, что я попробовала пить окружающую зелень, но ничего не вышло, ведь это не жидкость. В любом случае я ей дышала. А затем рыбы набросились на меня — не все сразу, поодиночке, — приближались ко мне и кусали. Некоторое время спустя они осмелели и стали подплывать косяками. Я пыталась отбиваться, но их было слишком много. Они накидывались со всех сторон, вырывая из тела кусочки плоти. Прошло много времени прежде, чем им удалось обглодать мои руки и ноги, — я постоянно отгоняла их, напоминая себе, что это кошмар, именно кошмар, ведь я не мертва, но он все длился, длился и длился. Я не могла проснуться! И до сих пор не могу. О, доктор, распахните ставни, дайте мне вновь увидеть солнечный свет, чтобы я, наконец, очнулась и забыла тот ужасный бассейн и рыб.

— Нельзя открывать их до завтра, — ответил Эйстон. — Ты проходишь особое лечение, слишком сложное, чтобы объяснять. Я ненадолго уйду, но сначала надену кольцо тебе на палец. В темноте ты его не увидишь, но будешь чувствовать, и я хочу, чтобы ты думала только о нем, пока я не вернусь. Оно поможет тебе, ибо является частью твоего сна. Постарайся не обращать внимания на рыб, которые на тебя нападают, и сосредоточься на нем.

Говоря так, Эйстон открыл застежку в оправе, и кольцо распалось на две половинки. Он снял верхнюю и, превозмогая сильнейшую тошноту, надел ее на распухший указательный палец правой руки трупа.

— Спасибо, доктор, — пробулькал голос. — Я попытаюсь не вспоминать про рыб… ох!

Эйстон вновь содрогнулся, увидев, как змееподобная голова высовывается из непослушного рта, закрыл глаза и стал в мельчайших подробностях представлять обстановку гостиничного номера, обратив все мысли к открытому чемодану на кровати, в котором лежала третья часть странного украшения.

Рэймонд Кэри на следующее утро был не особенно дружелюбен. Накануне ночью он перебрал и пребывал в раздражении, несмотря на безмятежный сон. Ворчал за завтраком о погоде, проклиная вечную морось, и стыдил Эйстона за позднее пробуждение.

— У тебя было время подумать, — заключил он. — Что ты собираешься предпринять? Я не могу жить в плавучем доме, пока все остается по-прежнему, и не хочу сниматься с якоря и бросать эту бедную, прикованную к земле душу. Ты можешь ее упокоить или изгнать — как там это у вас называется, — или мне лучше созвать все Общество психических исследований?