Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

А потом она зарезала бандита. Проткнула насквозь как бабочку для коллекции. Его кровь, отодранная в реке, словно унесла с собой большую часть накопившейся в коже мерзости. Она почувствовала упругое жжение внутри, будто маленький сосредоточенный сварщик прорвался туда и начал неутомимую работу по спаиванию надломленного стержня. Она ненавидела Ивана. Он испугал ещё тогда, когда они со Спортсменом обнаружили его неподалеку от санатория, ободранного и безжизненного. А сейчас лезет в окно кабины и матерится, понукая. Но та Маруся, существовавшая в мире курятника, не смогла пройти мимо, испугавшись, как бы чего не последовало потом. Сейчас же она готова убить Командира, если возникнет такая необходимость, осознавая, что её поступок будет безумием по отношению к реальности. Но не лучше ли быть безумной? Она была сумасбродной Махой и отчасти была этим довольна даже тогда, когда её гнобили воспиталки, потому что считала себя правой и справедливой. Как знать, где жизнь доставляет полную гамму удовольствия существования? В том мире или в этом? И где грань между реальностью и безумием? Она знала: переступить её не так-то просто. Невольно обернёшься, прощаясь с прошедшим, привычным и простым, потому как всего один шаг – и впереди неизвестность, и назад дороги не будет. Возможно, сейчас она и находится на подобной границе, где инстинкты и желания берут вверх над разумом. Может быть, ещё не поздно вернуться?

Поздно! Потому что не сейчас и не здесь она перешагнула границу, разделяющую две реальности – общепризнанную и сумасшествие. И не тогда, когда воткнула нож в ссутуленную спину зэка, и не тогда, когда после смерти Толик превратился в чудовищную размазню из слизи. И даже призраки, напугавшие её до колик в сердце, не ознаменовали конец реального мира. Мёртвая лиса на дороге. Убитая ей, дрыгающая лапками. Именно тогда всё и случилось. Она вошла в другой мир, не подозревая об этом. Настолько же реальный и осязаемый, как и тот, что остался позади. Обернулась! Если бы лиса всё ещё лежала на дороге, она бы вернулась. Вернулась! Могла. И знала это. Но дорога была пустой, лиса пропала. И унесла с собой возможность возвратиться. Добро пожаловать в иную реальность, где есть узют-каны, где убийство – естественный путь выживания, где ненавидишь и любишь искренне, не таясь, где сами собой останавливаются часы и люди. Какой смысл тогда бояться мерзких цикличных голосов, мертвецов и ублюдков? Маруся почувствовала, как сварщик закончил работу, навечно исправив поломку. Она здесь. В мире, по своей реальности не уступающем прежнему. И сейчас, сидя на занемевших ногах, вдыхая затхлость вертолёта и сжимая в руке пистолет, она действует по правилам игры этого мира, по законам этой реальности, потому что существует в ней. Пусть даже тысячи призраков восстанут сейчас из ада, она сможет смириться и жить среди них. И умереть, так и не вернувшись и не сожалея о возвращении…

Одного взгляда на замазанную слизью кабину и разрушенные выстрелами радио и приборы хватило Ивану, чтобы отчасти предположить, как развивались события. Шурик, морщась от вони, докладывал:

– Не видел там золота. Трос валяется, пол липкий и несколько ящиков. Может в них?

Иван, не задумываясь, подхватил свой автомат, замахнулся, успел увидеть удивление на вытянутом безусом лице с печальными коровьими глазами, и двинул по нему прикладом. Шурик охнул, откинулся на кресло радиста и, как мешок с мукой, скатился на пол. Бортовский для уверенности ударил сверху ещё раз по чернявой макушке с косичкой. Теперь вырубился надолго. До самого взрыва. Затем, подхватив свёрток с гранатами, рванулся в грузовой отсек. Нельзя терять времени, как знать – может, испарения слизи совсем не безвредны? Темнота не мешала ему. Запнувшись за трос, промычал нечленораздельность, склонился и аккуратно положил гранаты у ближайшего ящика, засунув одну за пазуху, во внутренний карман. Вонь резала глаза. Вот и контейнер. Он отфутболил пустую банку, и та загромыхала, расплющив бок о стену. Вырвалось! Вырвалось всё к чёртовой матери!.. Он не заметил, как между ящиками высунулась осторожная рука, пошарила по свёртку и вместе с гранатой исчезла обратно.

Вернулся в кабину, пнул вытянутые на полу ноги. Шурик не пошевелился. Выглянул в разбитое окно. Молчун, руки в боки, плёлся обратно к рюкзакам, представляя собой удобную мишень. Где остальные, дьявол их подери!? Иван выставил в окно автомат, прицеливаясь. В вертолёте – как в броне. Можно продержаться около часа непрерывного боя, пока не кончатся патроны и гранаты. Потому что есть ещё боезапас пацана. Но он верил: до такого не дойдёт. Засранцы! Их прихлопнуть будет легче, чем комара. Правильно он решил. Опередить. Они будут ждать, когда он вылезет, чтобы внезапно приставить к груди оружие и потребовать ответы на свои дурацкие вопросы. Допрыгались! Лезете, суёте носы, куда не просят. Где остальные? Допустим, этого красавчика шлепнешь без проблем. Как поступят проводник и толстяк? Сбегутся на выстрелы? И прямо на мушку! Девчонка так и поступит. Но в толстом Иван сомневался. Ах, если бы не Отто! Кто из них? Чёрт возьми, кто? Если афганец, то он весьма беспечно подставляет спину. А если корреспондент? Он не прибежит посмотреть, что случилось. Наоборот – скроется. Ищи его тогда! Надо построить их, как на параде, собрать всех вместе. И тогда одной очередью… Бортовский, чтобы не маячил, временно убрал из окна ствол.