Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Холодный октябрьский ветер согревался её дыханием. В последнюю минуту, услышав крик и почувствовав толчок в спину, упала, как крыльями, прикрывая полами светлого плаща, что он купил ей на последнюю зарплату, завизжавших Олю и Люду. Кто из них был справа, кто – слева? Бориса до сих пор мучила неопределённость: возможно, похоронены они были перепутанными, не под своим именем. А ещё она обернулась и посмотрела в глаза смерти, до того как тяжёлое колесо опустилось на её спину и лицо, смяв, разжевав прекрасные тонкие черты княгини, превратив голову в волосы, волосы, волосы, которые он так любил перебирать, пропуская сквозь пальцы… А он – умиротворённо умывался после сна, предвкушая завтрак из вермишели и домашних котлет, полагая, что на свете ничего не случилось…

Тем циничнее прозвучал вопрос Молчуна:

– Скажи, когда мы отправлялись в тайгу, ты видел их? Слышал их голоса?

– Какая разница? Ну, слышал! Снились они мне, укоряли. Как будто что-то не сделал…. Мог же всё предотвратить! Это я! Понимаете, я должен был вести девчонок в школу! И тогда Кэт уехала бы позже. А я поленился, проспал…

– Успокойся, – попытался дотронуться до него Маруся.

– Не надо меня трогать! – он сжал лицо ладонями, загребая пальцами глубокие морщины на лбу. – Какая теперь разница? Их не вернуть.

– А ты хотел бы, чтобы они вернулись? Мёртвые? – закурил Молчун.

– Ну зачем ты? Чего в душу лезешь? Слышал я голоса! И успокойся! И Спортсмена жидким видел! Что с того? Опять свои теории насчёт телепатии богу? Да где он, твой бог?! Мы сидим тут непонятно для чего. Ничего не нашли: ни золото, ни лекарство, ни людей. Меня чуть два раза не подстрелили. Зачем? Так бог захотел? Мы так захотели? И не черти нас искушали, а вон они, – Борис махнул на прикемарившего Бортовского. – Где он был, бог, когда… мои девочки… Пьяный водила – вот кто стал моим богом и чёртом. За что мне это? За что?

– Потому что хочешь, чтобы они вернулись, – жестко приговорил Молчун. – И они вернутся, если так пойдёт дальше. Разве ты не видишь, что получается? Нас читают, как книги. Говорят нам то, о чём мы думаем или даже боимся думать. То, что глубоко внутри. В подсознании, если хочешь. Оживают мёртвые, их рубят на куски. Вертолёт должен был взорваться ещё в небе, а стоит целехонький. Загадки необъяснимы. Но пока они есть, надо их решать, сопротивляться, жить.

– Не хочу! Не желаю ничего понимать. Отойди, Маша. Не трогай меня. Вот посмотри на него – ни перед чем не останавливается. Ни перед горем, ни перед страданиями. Помешался на своей идее. А я знаю, что он хочет сказать. Банальность, типа – всё предопределено. Кем? Кто он – определяльщик? С такой теорией, конечно, людей очень просто кишлаками взрывать.

– Перестаньте! Чего вцепился? – вмешалась Маруся. – Не можете спокойно поговорить?

– Хорошо. Поговорим спокойно, – Балагур раскраснелся. – Значит, господин молчальник, вы верите в бога и, как следствие, принимаете на веру потусторонние силы и все подобные сказочки, включая вампиров?

Молчун думал. Почему он не всегда может передать словами всё, что понимает? Почему между мыслью и словом возникает промежуток? Откроешь рот, и опоздал, или за тебя сказали, или твои слова не ко времени.

– Я верю в то, что вижу своими глазами и в то, что постигаю путём размышлений, – медленно ответил он. – Пытаюсь понять, взвесить, чтобы знать, как действовать дальше. Если мы столкнулись с мистикой, то это надо признать, пока не найдём другого объяснения.

– Допустим. Но сваливать проблемы на потусторонних, не слишком ли? Тогда уж лучше погрузиться в безделье и ждать, когда они за тебя решат. Может быть, ты верующий? Так признайся! Сейчас это модно. Все ударились в религию. Ты из чьейных будешь? Православный или кришнаит?

– Мне плевать, – отрезал Молчун, – есть бог или нет. Я просто хочу узнать, что с нами здесь происходит и что может произойти ещё.

– Без чудес не обошлось, – согласилась Маруся.

– Не верю я в чудеса! Это удел фантастов и бездельников, – продолжал спорить Балагур. – У иллюзионистов и то всегда второе дно под рукой.

– Знаешь, во что я верю? – Молчун встал и, растопырив руки, словно собирался обнять весь мир, заявил. – Ты сам говорил, что человеческий мозг выделяет какую-то энергию. Энергия мысли! Я верю, что наши мысли живут, наши поступки – поступки навсегда. Есть воздух, леса и реки, облака и солнце. И есть над или под, а может и меж ними пара небесных тел. Туда уходит энергия желаний и мыслей, порок и бессилие. А мы принимаем за везение и неудачу наши же злые и добрые дела.