Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Маруся знала эти места, была здесь на летних каникулах, и сомневалась, что уложатся в два часа. Почти непроходимый валежник, зыбкая болотистая почва. Даже могучие деревья оттеснились неприхотливыми ивняковыми зарослями. Потом пойдут чёрные, вечно влажные и лысые тополя с шелушащейся корой.

А там ещё надо посмотреть: если вертолёт упал на взгорье, то подступиться будет легко, несмотря на вновь укреплённую ивняком, пихтами и кустами кислицы чащу. Но если он умудрился попасть в болото, то она не стала бы рисковать. Останется только посмотреть издали на погрузившийся в ряску корпус. Но, скорее всего, будет чаща. Иначе как радист дважды выбирался оттуда? Идти часа три как минимум.

Первый план Молчуна ей нравился больше. Зайти в вертолёт всем вместе, или даже первыми, чтобы Командир не успел ничего изменить, а потом поговорить с ним на чистоту, если золото – миф. Изменение плана не удовлетворяло по двум причинам: они все будут разделены и действовать самостоятельно, чуть ли не наобум; и вторая причина – ей отведена главная роль, возможно не столь опасная как у других, но всё же тяжело быть первой. Она первой войдёт в вертолёт!

…Как и предполагала, после крушения тот погрузился в гущу деревьев, срезав несколько крон и сломав пару пихт и тополь, проелозил по склону и упёрся носом в ивняк, приподняв хвост, будто собирался кувыркнуться. Его помятый корпус появился сразу за двумя близко растущими елями, меж которыми, зависнув пущенной стрелой, расположился надломленный тополь. Вертолёт врос в тайгу и казался неотъемлемой её частью, если бы не поникшие, залитые чёрным травы вокруг. Видимо, внутри что-то горело, разводы гари запечатлелись над окнами кабины и мазками прилипли к затаившейся в кустах двери и обшивке. Толстые ветки сломанного тополя застряли в винте и поникли, изжеванные им. Вертолёт походил на кругломордую собаку с оголённым хвостом и пропеллером вместо ушей, собирающуюся пометить столбик. Такое сходство придавало его наклонённое положение, как будто он рыл что-то носом, а может быть, и нюхал.

Командир облегчённо вздохнул и хозяйственно пошарил по машине глазами. На первый взгляд серьёзных повреждений не было, но летать эта махина уже не могла. Хвост прогнулся вниз и, возможно, был надломлен, не говоря уже о стиснутых и вжатых топливных баках и о винте, лопасти которого существенно помялись, а половины одной вообще не было. Но это ничего. По правде сказать, он думал обнаружить кучку обломков, а перед ним оказался повреждённый, но достаточно цельный аппарат. Осталось только посмотреть как там – внутри.

Некоторое время они, запыхавшиеся, молча рассматривали машину. Всегда захватывает дух при виде последствий катастрофы. Вот он – итог путешествия. Вот он – источник всех бед и переживаний. Лежит себе, заваленный ветками и стволами, и не подозревает, каких интриг стоили его розыски. Неудивительно, что его трудно было различить с неба. Защитный цвет, сверху вечнозелёные ветки, а ещё выше – плотно сомкнутые кроны, скрадывающие свет.

После мимолётного облегчения Молчун ощутил явную тревогу. Было что-то хищное в приподнятом и прогнутом хвосте, в самодовольном, бороздящем кусты носе. Словно мощный и хитрый зверь, прикрыв глаза, притворяясь спящим, внутренне напрягся, готовясь к прыжку. И никакой головной боли! Только что лоб скулил, пропуская через себя тяжесть на глаза, а теперь, как по волшебству, ясное сознание. И ещё! Еле слышное, почти незаметное урчание. Молчун подобрался, весь отдавшись этому звуку, стараясь определить его происхождение. Посмотрел на печально вздыхающего Балагура, на пушистую гусеницу, проползающую по листу в миллиметре от его пальцев, и понял – часы у толстяка, остановившиеся неизвестно когда и почему, пошли. Дрожали стрелки на часах Командира, заморгал электронный циферблат на руке Маруси. Часы пошли! Ну и что в этом особенного? Завели их на привале у родника – вот и идут.

– Мы у цели, – Бортовский сбросил рюкзак, присел, развязал, достал промасленный сверток с гранатами. – Пора бы и взглянуть, что там внутри творится.

– Я пока передохну. Посмотреть всегда успею, – устало расположился на земле Балагур.

– Что с тобой? А кто фотографировать будет? – усмехнулся Иван. – Уморились, хлюпики?

– Тоже не пойду, – замялась Маруся. – Моё дело было привести. А дальше сами разбирайтесь.

– Ну а ты, ярый спорщик?

– Куда он теперь денется? Убежит? Отвали, лейтенант. Еле на ногах стою.