Ширин Шафиева - Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу [litres]

– Вот в моё время, когда мы танцевали, нас на занятиях учитель бил палкой. И вот многие это не выдержали, а те, кто выдержали, потом стал хорошим танцором только они.

– Побейте меня! – воскликнула Бану, вызвав оживление среди приунывших учеников. Веретено шокированно посмотрело на неё и ответило:

– Вот будешь себя плохо вести – побью.

«Интересно, плохо – это как?» – подумала Бану.

Тем же вечером, дома, она никак не могла решиться позвонить Фатьме. Необходимость звонить незнакомым людям всегда вселяла в неё ужас. «Если я не позвоню – я умру, и не просто, а в страшных мучениях», – сказала она себе и поудобнее перехватила телефон в мокрой от страха руке.

Фатьма ответила после первого же гудка, и вместо «алло» произнесла:

– Как хорошо, что вы всё-таки решили позвонить мне.

Бану слегка оторопела от этой непринуждённой демонстрации магических способностей.

– Да, это я. Один человек сделал на меня приворот. При помощи восковой куклы. Я видела, их там были сотни.

– Вы нашли свою?

– Нет. Их слишком много, я никогда не смогу её найти.

– Люди находили и лучше спрятанные вещи. Обязательно надо её забрать, без неё я не смогу снять приворот.

– Тогда я поищу её.

– Позвоните мне, когда кукла будет у вас. Придёте ко мне домой с ней вместе. И не бойтесь. Всё будет хорошо!

– Спасибо. До свидания.

Ужасная перспектива маячила перед Бану, и она несколько раз напомнила себе, что терять ей нечего. К тому же она на правой стороне, а Веретено – нет. Если он застанет её за воровством восковых куколок, ему не в чем будет её упрекнуть. Она спасает себя.

Бану было известно расписание всех уроков, которые проводились в школе, ещё она знала со слов Кафара, что Веретено иногда приходит днём, но когда именно и каждый ли день – этого Бану никто не поведал. Так что ей предстояло действовать на свой страх и риск. Приняв решение попробовать выкрасть куклу завтра, она проворочалась в постели без сна почти всю ночь.

Час пополудни – час, когда человек только начинает осознавать бремя наступившего дня. В это время в большинстве офисов наступает обеденный перерыв, а те, кому посчастливилось всю ночь провести за развлечениями в ресторанах и ночных клубах, только продирают глаза, чтобы начать неторопливое шествие к новым увеселениям. Именно этот час выбрала Бану для своей вылазки.

Дверь уже отперли. Дикий ветер, круживший возле школы в хороводе целлофановые пакеты и песок, буквально втолкнул Бану внутрь и захлопнул за ней дверь. Бану перевела дух и на цыпочках начала спускаться.

Школа не издавала ни звука. Только уборщица размахивала тряпкой, как боевым знаменем, вытирая пол в коридоре. Бану рассчитывала пройти мимо неё, не вступая ни в какие лишние разговоры, но женщина бдительно выпрямилась и спросила по-азербайджански:

– А ты куда?

Бану разозлилась и ответила по-русски:

– Вещь вчера оставила в раздевалке, надо забрать. – И с невозмутимым видом направилась в мужскую раздевалку. Что при этом подумала уборщица, её не волновало.

На её счастье, дверь в тайное хранилище была почему-то открыта, и Бану испугалась, что Веретено внутри, но, потянув носом воздух, не уловила и тени его запаха. Проскользнув за дверь, она очутилась в кромешной тьме. А где выключатель, она не знала – в прошлый раз свет для неё зажёг Кафар. Скоро, однако, её глаза привыкли к темноте, а большой зал, где хранились куколки, довольно неплохо освещался благодаря дверному проёму, что вёл во двор. Бану не хотелось подходить к стене: от неё веяло чем-то жутким. Не злым, нет, потому что Веретено никогда не было злым по сути. Скорее в вольтах чувствовалась некая наивная, упрямая глупость. Sancta simplicitus, как подумалось Бану. Веретено напомнило ей детей, которые насаживают на кол жучков и разрывают муравьёв на части только из чистосердечного любопытства. Вряд ли это очаровательное создание осознавало, что делает, и отдавало себе отчёт в своей невыносимой жестокости. Скорее всего, Веретеном не руководило ничего, кроме инстинктов. И это было страшно. Такому человеку невозможно объяснить что-либо, с ним нельзя договориться.

Превозмогая отвращение, Бану прохаживалась вдоль стены, кропотливо рассматривая детали внешности несчастных жертв. Наверху хранились самые старые, над которыми он, видимо, давно уже не работал. Их лиц было не разобрать, а иглы в их телах давным-давно проржавели и осыпались. Те куколки, что висели в нижнем ряду, выглядели посвежее. Среди них искала себя Бану, нашла Зейнаб, злорадно отметив, что Веретено вылепило довольно толстую фигурку, похожую на «палеолитическую Венеру». Но самой Бану не было. Она несколько раз внимательно осмотрела каждую куклу и так и не нашла себя. Она почувствовала отчаяние.