Йон Линдквист - Движение. Место второе

Обнаженное тело неподвижно. Раны и порезы бегут по его рукам. На левом безымянном пальце сияет дедушкино обручальное кольцо. Его рот открывается, и я вижу несколько золотых пломб. Револьвера здесь нет должно быть, остался в ванне.

Вид обычного обнаженного тела Ларса на лугу ощущается как какой-то перекос в структуре существования. Тем не менее замечательно снова оказаться в своем настоящем теле. Я вытягиваю щупальце и делаю движение, которое заставляет Ларса парить в полуметре над землей. Кровь течет из его головы и неестественно быстро всасывается. Трава и земля пьют.

Перекос увеличивается, это все равно что находиться на лодке, которая начинает крениться. Атмосфера луга меняется, и я знаю, почему. Ларса не должно быть здесь. Смерти не должно быть здесь.

Мрачная темнота на горизонте начинает мерцать, отражая монохромный свет неба, и я вижу движение далеко в траве, движение, которое становится ближе по мере роста стены.

Только когда это оказывается в ста метрах от меня, я начинаю понимать, что это такое. Это не стена, которая растет это облако, которое из нее выпирает Из облака падает дождь, который притягивается ко мне. Я бегу и успеваю отбежать от Ларса на пятьдесят метров, когда дождь достигает его. Капли падают ему на кожу и прожигают дыры, увеличивающиеся на его теле. Он распадается и пропадает.

Я мечусь. Черная стена наступает от горизонта по всем направлениям Луг сжимается, втягивается в себя. Потом дождь попадает на меня.

Я успеваю почувствовать, как первые капли прожигают мою толстую кожу, и вижу, как красный дым смешивается с черным, после этого меня выдергивает обратно – и я оказываюсь в душевой, стоя на коленях у ванны.

Запах горелого мяса проникает в ноздри, а в теле такие ощущения, как будто я катался по крапиве. Белое вещество в ванне стало настолько твердым по своей структуре, что напоминает сало. Когда я нажал на него здоровой рукой, оно не поддалось. Ларс исчез, его засосало в белизну, он пропал из этого мира. Я опустился на пол и прислонился лбом к краю ванны.

Это заканчивается.

Я не понимал, как возник луг, но знал, что его конец уже близок. Хаотичная возможность снова станет невозможной, одновременно с тем, как лизун отвердеет и дверь закроется. Стена тьмы росла, а горизонт сужался. Вскоре ничего не останется. Это место снова настолько увлекло меня, что осознание вызвало горе, которое меня парализовало. Я мог только сидеть, уперевшись лбом в эмаль, и оплакивать все.

Это заканчивается.

При взгляде назад это может показаться преувеличением, но мое горе было таким глубоким, как будто я видел, как угасает любимый человек, уходит в смерть и уносит с собой будущее. Ничего не осталось. Я посмотрел на стену, заляпанную мозгами Ларса, на свои пустые руки, покрытые порезами, и продолжил плакать.

Потащился домой через двор и упал в свое конторское кресло. Снова почувствовал сильное желание убить себя. Револьвер выпал из руки у Ларса перед тем, как он оказался на лугу, и, вероятно, еще был в ванне. Это был вариант. Все что угодно было лучше, чем пережить ночь.

Вычеркнуть себя из этого мира.

Показалось, что я не справлюсь. Тем не менее я сел на стул и полчаса смотрел в стену. Потом встал и промыл рану моющим средством в раковине, прежде чем скрючиться на полу, не доставая матрас. Тело несколько раз содрогнулось в конвульсиях, и я уснул.

Не могу поклясться, что то, что произошло дальше, не было сном. Я был в таком душевном раздрае, что по сравнению со мной Раскольников представлялся абсолютно здравомыслящим человеком. Я проснулся на полу оттого, что обожженная кожа причиняла мне боль, когда я переворачивался. Я не знал, день сейчас или ночь, не знал, в каком мире я нахожусь. Единственное, что указывало на то, что я бодрствую и являюсь настоящим, – боль в руке и жжение кожи. Я сел и уставился в темноту.

Не знаю, как все прошло, но через мгновение я оказался на улице. Есть ли на мне верхняя одежда? Обувь? Не могу сказать, я вижу картины, как будто я незнакомец, выглядывающий из собственный глаз. Снова идет снег. Темно. Полова болит, и, когда я прижимаю кончики пальцев к вискам, замечаю, что надел налобный фонарик.

Только тогда я понимаю, что делаю. Шаг за шагом иду по Лунтмакаргатан и поворачиваю направо на Туннельгатан. В ресторане «Богемия» выключен свет, он пуст. Я не чувствую холода в ступнях, поэтому, наверное, на мне все же надеты ботинки. Двигаюсь к Брункебергскому туннелю.