Гийом Мюссо - Жизнь как роман [litres]

От меня всегда ускользала подлинная, глубоко запрятанная причина его отказа от творчества. «Надо выбирать: либо жить, либо писать» [16] Ж.-П. Сартр. Тошнота. , – повторял он каждый раз, когда я затрагивал этот вопрос. В детстве я не мог вообразить, насколько все это печально. Я по-детски эгоистично был доволен тем, что отец всегда дома, что каждый день забирает меня из школы, что неисчерпаема его готовность всегда быть рядом со мной, что мы два раза в месяц бываем на стадионе «Парк-де-Прэнс» и каждую среду в кино, в школьные каникулы всегда путешествуем, часами режемся в пинг-понг, спорим о решении ФИФА назначать при ничьей дополнительное время, любим играть в Guitar Hero и в Assassin’s Creed.

Объявили начало посадки. Тут же образовалась нетерпеливая толпа – можно было подумать, что места в самолете достанутся не всем. Во мне нарастала тревога. Тяжело было наблюдать, как отец стареет, придавленный своей непролазной тоской. Я всегда надеялся, что колесо рано или поздно снова завертится, что в нем возродится радость жизни, что он, чем черт не шутит, воспрянет от новой любви. Но ничего этого не происходило. Наоборот, после моего отъезда на учебу в Бордо он, сослав самого себя на Корсику, все глубже погружался в меланхолию.

«Ты единственный человек на свете, который никогда меня не подводил, Тео».

Его слова звучали у меня в голове, и я мысленно возражал, что мало что сделал, чтобы их заслужить.

Нехорошее предчувствие погнало меня обратно: не обращая внимания на оклики сотрудников аэропорта, я покинул зал отлета. Отцу было 57 лет, он не был стариком. Но, сколько он ни просил меня не беспокоиться за него, мое беспокойство не переставало нарастать. Когда я был мал, он называл меня «фокусником» и «новым Гудини», потому что первый же свой школьный доклад я посвятил этому иллюзионисту, выходцу из Венгрии. Я посвящал все время попыткам совершенствовать трюки, единственным зрителем которых чаще всего был отец; а главное, я посрамил службу контроля одного из самых безопасных аэропортов США, чтобы вернуться к нему в Париж. Но те времена давно прошли, я больше не был «фокусником», у меня даже не хватало сил, чтобы помешать ему тонуть в зыбучих песках уныния.

Я бегом пересек зал аэропорта и выбежал на стоянку. Стояла сушь, прямо как в августе. Я издали высмотрел его высокую фигуру. Он стоял, сгорбившись, перед своей машиной.

– Папа!.. – крикнул я, бросившись к нему.

Он медленно обернулся, поднял руку для приветствия, сделал попытку улыбнуться.

И рухнул, пронзенный невидимой стрелой, угодившей ему прямо в сердце.

С писателем Роменом Озорски произошел сердечный приступ

(«Корс Матэн», 20 июня 2022 г.)

Романист Ромен Озорски с субботы 18 июня находится на лечении в медицинском центре Бастии после сердечного приступа. Писателю стало плохо, и он упал на стоянке при аэропорте Поретта, где он провожал сына.

На счастье, находившиеся неподалеку по другому вызову пожарные срочно сделали ему массаж сердца и в ожидании прибытия «Скорой помощи» пустили в ход дефибриллятор.

По прибытии в больницу бригада медиков диагностировала серьезные повреждения коронарных артерий, требовавшие срочной операции. «Операция началась в шестнадцать часов и завершилась вскоре после двадцати», – уточняет профессор Клэр Жулиани, прибегшая в ходе хирургического вмешательства к тройному коронарному шунтированию.

«Г-н Озорски пришел в себя, его состояние удовлетворительное, – продолжает мадам Жулиани. – В настоящий момент опасности для его жизни нет». Правда, еще рано утверждать, что операция не приведет к неврологическим осложнениям. «Я много читала Озорски в молодости», – призналась нам хирург, надеющаяся попросить у пациента дарственную надпись на его книге, когда опасность минует окончательно.

В свое время Ромен Озорски был очень плодовит, но за последние двенадцать лет он не опубликовал ни одного романа. Он был женат на бывшей британской манекенщице Альмине Александер, скончавшейся от передозировки в самовольно занятом бездомными доме в Италии в 2014 г. Их единственный сын Тео дежурит у изголовья больного.

Два дня спустя

Париж

Я толкнул дверь, и она открылась без скрипа. Двенадцать лет моя нога не ступала в эту квартиру. Минула целая вечность.