Гийом Мюссо - Жизнь как роман [litres]

Возвращаясь к своему затяжному конфликту с женой, Озорски заявил, что этот эпизод служит ему новым основанием для того, чтобы отстаивать свое честное имя, и что он намерен биться до последнего вздоха за право полной опеки над сыном. Альмина Озорски не пожелала комментировать случившееся.

Одиннадцать лет спустя

18 июня 2022 г., аэропорт Бастии, Корсика.

– Ты – единственный на свете человек, который никогда меня не подводил, Тео. Единственный, кто превзошел мои ожидания.

Я должен быть признателен отцу за то, что всегда ощущал его привязанность ко мне, и за безразличие к тому, как я на это отвечу. С самого детства я только это от него и слышал. Если верить ему, все на свете только тем и занимались, что огорчали Ромена Озорски: жена, читатели, друзья. Думаю даже, что сильнее всех остальных Ромена Озорски подводил Ромен Озорски собственной персоной.

– Поторопись, сынок! – Он подал мне мою сумку. – Как бы тебе не опоздать на самолет!

Всегда он обращается ко мне с одинаковой интонацией, всегда употребляет одни и те же обращения: «сынок», «малыш Тео» и тому подобное, как будто я завяз в шестилетнем возрасте. Что ж, мне это даже нравится.

Я прилетел навестить его на Корсику, где он поселился после моего поступления на медицинский факультет. В лесах Кастагниссии мы провели несколько приятных деньков, там он крепился изо всех сил. Но я чувствовал, что он переживает сложное время: в мае он потерял своего лабрадора Сэнди и отчаянно скучал среди коз и каштанов. За долгие годы я уяснил, что мой папаша – неисправимый одиночка, ко всему прочему не любящий одиночества.

– Позвони мне, когда прилетишь, хорошо? – попросил он, кладя руку мне на плечо.

– У тебя нет мобильной связи.

– Все равно позвони, Тео.

Он снял темные очки. Его окруженные морщинками глаза мерцали усталым светом.

Подмигнув мне, он добавил:

– Ты уж не сердись на меня, сынок.

Он взъерошил мне волосы. Я обнял его, повесил на плечо сумку, подал сотруднице аэропорта посадочный талон. Перед моим исчезновением наши взгляды пересеклись в последний раз. Вечные сообщники. Всегда помним перипетии борьбы, которую когда-то вели вместе.

В зале вылетов я почувствовал одиночество. Внезапное, подлинное. Так со мной происходило всегда при наших расставаниях. Меня сразу брали в тесное кольцо белые тени, повергавшие меня в растерянность, а то и выжимавшие слезу.

Чтобы взбодриться, я занялся поиском ЕГО – человека, читающего книгу моего отца. Со временем такие попадались все реже. Когда я был ребенком, отцовские книги, помнится, мелькали буквально всюду: в библиотеках, в аэропортах, в метро, в комнатах ожидания медицинских кабинетов. Во Франции, в Германии, в Италии, в Южной Корее. В руках у юнцов, стариков, женщин, мужчин, летчиков, медсестер, кассирш в супермаркетах. Озорски читали все. Но я был наивен. Поскольку я не знал другой ситуации, кроме этой, мне казалось нормальным, что миллионы людей читали придуманные моим отцом истории. Только спустя годы до меня дошла вся неординарность такого положения.

По случайности молодая женщина, сидевшая в ту субботу 18 июня на полу рядом с торговым автоматом – типичная путешественница с огромным рюкзаком, с дредами, в шароварах, с африканским барабаном, – была поглощена книгой «Исчезающий человек», старым карманным изданием в потрепанной обложке. Этот отцовский роман принадлежал к числу моих любимых. Отец написал его в год моего рождения, когда он был объявлен «писателем, которому отдают предпочтение французы». Я всегда испытывал приятное волнение при виде человека, погрузившегося в один из таких романов. Отец утверждал, что его это давно не трогает, но я хорошо знал, что это неправда.

Ромен Озорски, мой отец, опубликовал девятнадцать романов. Все они стали бестселлерами. Первый, «Посланники», он написал в возрасте 21 года, когда тоже учился на врача. Последний его роман вышел в 2010 году, когда мне было шесть лет. Введя его имя в Википедию, можно прочесть, что книги Озорски переведены на сорок с лишним языков и в мире продано 35 миллионов экземпляров.

Этот творческий марафон прервался зимой 2010 года, вскоре после решения моей матери уйти от него и увезти меня в Соединенные Штаты. С того дня мой отец отложил перо, захлопнул компьютер и возненавидел свои книги. Послушать его, он сам был отчасти виноват в своей семейной неудаче и в ее болезненных последствиях. Он всегда говорил об этом как о чем-то, происходившем вне и помимо него. Как будто к нам проникли какие-то заклятые враги, чтобы напасть на нас и разорить наш семейный очаг.