Иринарх Кромсатов - Лярва

Замалея сидел понурый, придавленный рассказом. Все трое отлично понимали, что Лярва оплетает их сетями, что она подбирается к ним не беспричинно, но с какою-то определённою целью, — и никого это понимание не пугало в такой степени, как Замалею. Он был бледен и ждал ответа Колыванова так, как больной с подозрением на онкологический диагноз ждёт отрицательного и обнадёживающего ответа врача. Ему хотелось услышать, что всё не так плохо, как ему кажется, и что решение проблемы очень простое, пустячное, так что нечего и волноваться.

Наконец Колыванов взял слово и с первой же фразы огорчил Замалею ещё более:

— Ну что ж, друзья мои, могу сказать откровенно, что ситуация серьёзнее, чем я думал. Она явно хочет реванша и явно что-то задумала против нас. Я знаю такой тип людей, стакивался уже с ним. Вернее, здесь возможны два типа личности, и каждый из них ведёт себя по-своему. Первый тип — истеричный. Если она — истеричка, втемяшившая себе в голову мысль о том, что разобижена, и от этой мысли впавшая в род безумия, то тогда нам нет причин для сильного беспокойства. Осатаневши, такие люди способны на самые дикие выходки, но всегда из принципа, из припадка, в горячечном бреду и напоказ перед всеми. Причём вот это самое «напоказ» для них — первейшее правило. И ещё им очень хочется, желается и мечтается, чтобы всё и вся вокруг них рушилось и горело синим пламенем в унисон с их собственным разобиженным мирком, который у них в голове горит и рушится. Однако и выдыхаются они быстро. А когда первичный запал прогорает, да если ещё не обнаруживается поблизости какой-нибудь театральной сцены для их священной мести (например, утёса, обрыва, балкона или людной площади), то они быстренько и мигом стушёвываются и как бы откланиваются со сцены, спускаются, как воздушный шарик. Однако в начальной стадии безумия они могут быть опасны, конечно. И демонстративность, с которой эта женщина неоднократно показывалась вам на глаза, — он кивнул в сторону Замалеи, — вроде бы подтверждает её отнесение к этому, истерическому типу, — Колыванов побарабанил пальцами по столу, пожевал губами и продолжил: — Однако я, сказать честно, сомневаюсь, чтобы она была истеричкой. Вся картина её предыдущего поведения показывает тип личности скорее рептильный, холоднокровный и маниакально бездушный. Ну, вот вы, господин Замалея, скажите мне, была ли она похожа на истеричную женщину, когда всаживала вам в ногу топор у себя дома? Уж простите за неприятные воспоминания, конечно, — но всё-таки?

Баба Дуня ахнула, впервые услышав об этом случае. Замалея сглотнул и, подумав, отрицательно покачал головой.

— Она была спокойна как удав, — просипел он севшим голосом. — И была такою практически всё время нашей встречи и общения в тот день. Ещё за минуту до её агрессии я не мог бы сказать, что нахожусь в опасности. Уж скорее она бессловесный кирпич, который норовит упасть на голову, а ещё скорее — змея, прикрывшая глаза перед атакой, но уж никак не припадочная. И никаким безумием здесь не пахнет, уверяю вас!

— Вот и я о том же, — согласно кивнул головой Колыванов. — Ну, вот давайте подумаем и порассуждаем. Она прожила с мужем около десяти лет, постоянно предаваясь самому скотскому и беспробудному пьянству, какое только можно себе представить, но не совершая ещё жестокостей, насколько мне известно, по крайней мере. Однако алкоголь, несомненно, все эти годы производил свою разрушительную работу, иссушал её разум, убивал нервные клетки, упрощал и приземлял потребности и, главное, постепенно подтачивал естественный барьер осторожности, узду самосохранения. Эта узда долгое время удерживала её от преступлений — если не ради других, то хотя бы ради безопасности себя самой. Однако наступила минута, в которую узда наконец оборвалась, а поскольку от природы этой женщине всегда были свойственны равнодушие и холоднокровность, то с обрывом узды исчезло последнее препятствие, мешавшее ей терзать, истязать и убивать людей, которые оказывались помехой к исполнению её воли. Все её злодеяния нам известны, и они высвечивают образ совершенно другого человека, нежели истеричный тип вершителя священной мести. И образ этот можно описать так: озлокачествление души. Подобно тому как доброкачественная опухоль перерождается в злокачественную в тот момент, когда по какой-то причине исчезает её оболочка, удерживавшая её ранее от неконтролируемого роста и распространения во все стороны, так же и потеря той самой узды — а проще говоря, совести и страха — приводит к перерождению души в свою противоположность. Вот только что был комочек души — а вот его уже нет: он просто расскочился в стороны, распылился, рассыпался. И на смену ему пришли холодный космос и хаос, в силу энтропии и диссипации энергии. Такой человек абсолютно равнодушен к чужим страданиям и с равным бездушием способен мучить как одного, так и миллионы людей. Он совершенно хладнокровен и спокоен, я бы сказал — рептильно спокоен, и даже не подозревает о том, что причиняет боль и что вообще возможно чувствовать боль. Не удивлюсь, кстати, если окажется, что она обладает малой чувствительностью к физической боли. А уж нравственные-то терзания ей вовсе незнакомы, как нам всем незнакомы характеристики другой планеты: сила гравитации, температура воздуха, атмосферный состав и прочее. Не думаю, чтобы она получала удовольствие от издевательств над своей дочерью. Нет, она не садист, а всего лишь мертворождённая сама по себе, а с момента убийства мужа — ещё и озлокачествлённая в своём мертворождении. Образно говоря, с той самой минуты труп её души начал испускать тлетворный дух и тем именно, то есть собственным зловонием, приносить вред окружающим, беспокоить их обоняние, мешать им жить в конечном счёте. Злокачественное перерождение личности зашло в её случае так далеко, что она уже практически перестала быть личностью; личность в ней умерла. Поэтому можете не беспокоиться насчёт мести этой женщины, господин Замалея. Она просто не способна на месть и не знает, что это такое. Если она и подбирается сейчас ко всем нам, то совсем с другою целью.