Кейт Хэмер: Похороны куклы

Как бы Патрик ни старался, найти свою жилу у него не вышло – ни Новой Мечты, ни Выкопай Грош, ни Мэри. Наши башмаки сносились. Я пяткой чувствовал лесную землю. Я уже начинал тебя узнавать. Когда было голодно, среди деревьев появлялась сфера красного света, и я знал, что ее могут звать Руби.

Однажды нас арестовали за бродяжничество и отвели в каменное здание, оказавшееся тюрьмой под названием Литлдин. У тюремщика были такие черные усы, что я испугался, даже чернее, чем у Патрика. Ночами там было холоднее, чем снаружи. Луна заливала меня светом, пока я лежал на грязной скамье, где спал, и тогда я чувствовал, что она – обратная сторона солнца, его холодное лицо. Я думал, в ту ночь меня убьет ее свет.

Мы пробыли там достаточно долго, чтобы нас выпустили, и Патрик сказал, что мы отправимся в Ливерпуль, где у него сестра, но оказалось, что это ложь. Была еще одна ложь, ложь в том, что он сказал «мы».

«Здесь наши пути расходятся», – заявил он на краю леса, и я увидел в его глазах, что для него я умер.

«Не бросай меня, – взмолился я. – Позволь пойти с тобой. Я буду спать под твоей кроватью и есть, что останется на твоей тарелке. Твоя сестра даже не заметит, что я рядом».

Он сказал мне, что у него там не сестра, что он отправляется к женщине, которая когда-то была к нему неравнодушна, и надеется, что ее чувства вспыхнут вновь, потому что у нее в Ливерпуле уютный домик. Тут я понял, что надежды нет: лишившийся матери сын не станет желанным дополнением, если собираешься взбодриться и приударить за дамой, – но это не помешало мне пойти за ним по извилистой дороге, спускавшейся с холма. Впереди, словно большая блестящая змея, сверкала река Северн, изогнувшаяся петлей. Время от времени мой отец поворачивался и видел, что я все еще иду за ним; тогда он отмахивался рукой, будто пытался отогнать слепня. Его широкая спина в черной куртке, всегда казавшаяся обширной, как площадь, начала удаляться. Я за ним не поспевал. Когда его спина превратилась в крохотный черный квадратик, я понял, что никогда его не догоню, он так стремился от меня избавиться; и я упал на краю дороги среди трав и крапивы.

Я был совсем один. Больше всего я боялся, что тюремщик с черными усами опять меня поймает и посадит в ту каменную клетушку, чтобы меня убил лунный свет. Поэтому я держался окраин – леса, полей. Ловил кроликов; сидел так неподвижно, что они подходили близко, пощипывая траву. Я прыгал и хватал их за шею, хотя часто они оказывались быстрее, и я больно падал на живот. Если мне удавалось поймать кролика, я его свежевал и жарил на огне, который разводил, потерев две палочки одну о другую. Но зайцев я не трогал, потому что, как тебе известно, убить зайца – к несчастью. Еще я воровал в полях картошку. Но наступала зима. Однажды утром, когда я проснулся, моя одежда и волосы были белыми и хрустели от мороза. Все стало слишком холодным и сырым, чтобы развести огонь. Я начал двигаться медленно и спотыкаться, я даже не мог поймать кролика. Голод был похож на безумие. Река сверкнула мне в лицо, холодная и яркая, и я решил, что смогу поймать рыбу.

Когда я добрался до берега, меня поразило, какая она широкая, эта река – широкая, как большая дорога. Я понял, что рыбу я там не поймаю. Все рыбы скрывались в огромной движущейся массе воды, а у меня не было ни крючка, ни даже лески, чтобы попытаться выудить хоть одну. Я понял, что думал, будто сумею рыбачить, потому что у меня что-то не то с головой. Грязь на берегу была мягкой, она просачивалась мне в башмаки. Меня охватило странное чувство, словно мир поворачивается очень медленно, и я могу свалиться с него в любой миг. Просто скатиться вниз.

Я лег, чтобы это чувство ушло, и грязь поднялась вокруг, приветствуя меня. Я повернул голову. Грязь была густой и блестящей. Я представил, как она наполняет мой живот, и мне захотелось ее съесть. Я мог думать только о том, каково это будет: снова набить живот. Поэтому я повернул голову и стал всасывать грязь. Я ем то, из чего сделан мир, думал я.

Потом, увидев свое мертвое тело, я испугался. Я бродил вокруг него, пытаясь снова попасть внутрь. Сидел возле тела на корточках, оплакивая себя. Потом я оказался над ним. Оно раздулось, как большой серый стручок, и каждый день прибой его слегка толкал. Вода захлестывала его, но когда прибой отступал, оно по-прежнему лежало на месте, застряв в своей грязевой постели. Пока оно раздувалось, я какое-то время радовался, потому что казалось, будто у меня снова появляется плоть на костях. Но потом я стал его бояться, а кажется, когда начинаешь бояться рук, ног и головы, которые тебе когда-то принадлежали, это значит, что все пропало.