Кейт Хэмер: Похороны куклы

– Увидимся завтра, – говорит он. – В то же время.

Я тащусь обратно к себе в палату, зная, что снова не стала спрашивать о Томе, потому что часть меня не хочет ничего знать о том, что случилось, если случилось плохое. Когда я захожу к себе, меня ждет Тень.

Тень всегда так или иначе был рядом, поэтому никогда не вызывал у меня любопытства. Он – часть меня, как рука или нога. Иногда он меня пугал, правда, даже тогда я знала, что не смогу себя от него отделить.

Но доктор Брэннон заставил меня задуматься. И, увидев, как Тень меня ждет в изножье кровати, я словно впервые в жизни его рассмотрела.

– Тень, – произношу я, снова понимая, что могу говорить с ним разве что хриплым шепотом. – Тень, ты кто?

Я думал, ты так и не спросишь.

Голос у него немного обиженный, как часто бывает.

– Ну, прости. – Я тяжело сажусь на кровать. – Можешь теперь мне рассказать?

Посмотрим.

– Я бы очень хотела, чтобы ты рассказал, правда. – Я решаю немножко к нему подольститься. – Ты всегда был рядом, Тень. Ты был моим самым верным другом.

И понимаю, что это не лесть – это вообще-то правда.

Только если будешь слушать. Я должен точно знать, что тебе не станет скучно и ты не отвлечешься, потому что я только один раз могу тебе обо всем рассказать. Если не станешь слушать, моя история потеряется навсегда.

– Обещаю, я буду слушать.

И вот я снова в Алисиной кроличьей норе, но стены, когда я касаюсь их кончиками пальцев, на ощупь сухие и пыльные. В воздухе густо висит пыль, дышать трудно. Я машу руками, но неумолимо скольжу и падаю. Даже когда падение останавливается, я не уверена, что достигла дна. В пыли звучит высокий голос.

Меня зовут Джошуа. Джошуа Блэк.

Борьба в моем теле прекращается. Я слушаю.

Руби, я сам только что все это вспомнил. Я долго-долго вспоминал, хотя очень сложно сказать, сколько времени это отняло, потому что мы на самом деле таких вещей не понимаем. Я ждал, когда смогу тебе рассказать, я ни единой душе об этом не рассказывал, ни живой, ни мертвой, потому что ты их всегда отрезала или говорила, чтобы я ушел. Когда так случалось, я на время уползал – помнишь? Плакал минутку или месяц, потом подползал обратно, сидел и следил за тобой, выглядывал из высокой травы или из-за сараев. Ты казалась такой яркой, ты так вспыхивала, когда играла – длинные волосы летели за тобой, как ветер, и в лице появлялся такой красивый цвет.

Я жаждал.

Часто. Я хотел носить твой костюмчик из кожи и костей, чтобы еще раз ощутить щекой ветер. Но теперь нет. Я все вспомнил. Когда я увидел всю свою жизнь на этой земле, я понял, что она была желтком, который обратно в яйцо не запихнешь.

Руби. Меня зовут Джошуа Блэк. Я единственный сын Патрика Блэка. Мы оба твои предки, но очень, очень давние. Никто из живущих нас совсем не помнит. Никто не знает, что мы когда-то существовали. Была еще дочь, потом, много позже того, как меня не стало, но я ее не очень хорошо знаю. Патрик Блэк был ворошильщиком, у него были большие руки и черные усы. Мы вместе работали в глубоких ямах. Ты никогда не узнаешь, как темно в глубине земли, Руби, и как там жарко. Там мерцал в угольных коридорах огонь свечей, и когда меня заставляли тискаться в узкие дыры, я всякий раз не знал, смогу ли выбраться.

Но он был ворошильщиком, и он вечно занимался чем-то на стороне: продавал то, что бог знает где брал – чаще всего мясо. Когда мастер его отчитал за небрежность, Патрик кашлянул ему прямо в лицо, так что у него от резкого выдоха из носа грязь полетела, и нас выгнали.

«Я слышал, есть оказия, – сказал старый Блэк, – в лесу, недалеко отсюда. Можно самому разрабатывать жилу, если найдешь. И все оставлять себе. У копанок там дивные имена: Новая Мечта, Добывайка, Господа Углекопы, Вырой Грош. Если найдем свою жилу, я ее назову Мэри, в честь твоей матери».

И мы отправились в долгий путь. Сначала казалось, что вышли из ада прямо в рай. Пошли на убыль черные груды шлака. Облака пыли, пара и грязи раздвинулись в воздухе, как занавески. Мы проходили мимо таких пейзажей, которых я и вообразить не мог: чистые ручьи звенели по камням, и над ними прыгали рыбы, вились сельские дорожки, окруженные дурманящими цветами, над которыми жужжали пчелы, и все вокруг точно мерцало. Мне всегда нравилось все яркое.

Когда мы дошли до Монмута, мне захотелось там задержаться, потому что я никогда не видел таких зданий, но Патрик вскоре погнал меня через мостик, ведший в лес, и все погрузилось во тьму.