Ива Одинец - Бестии

Нет, только не одновременно, нет… я должна увидеть… какой ты…

Пропустить вперёд не смогла.

Но успела увидеть всё.

На одну ужасную секунду осталась одна, потеряв его – нервными окончаниями, не только глазами, давно и прочно незрячими… нет, вот же он. К груди прижимается щека, горячая, по-детски гладкая, запах растрёпанных волос смешивается с острым запахом разогретой кожи сиденья и горьким, пьяным ароматом выжженной травы снаружи, за приоткрытой дверью; сердце колотится так, словно нет двойного слоя кожи и плоти между…

Подсунутые под спину руки сжались с силой обессиленности, заставив непослушные ещё пальцы отпустить виски, соскользнуть. Замотал головой, поворачивая со щеки на щёку, не отрывая губ от груди.

– Прости, прости…

– За что?

– Что я – вот так… даже не спросил – можно ли сегодня…

– Сегодня. Всегда. Сколько хочешь.

– Ещё.

– Дай только в себя прийти.

– Дам. Если поцелуешь.

– Что, понравилось?

– Не то слово.

– Московские девочки так не умеют?

– Московским только денег надо.

– А мне – только тебя.

Забыв, чего требовал, сам осыпал поцелуями лицо, шею… Прервался лишь раз – чтоб жарко прошептать:

– Как я тебя боялся, если б ты знала…

– Ты? Меня?!

– Вся такая неприступная, хладнокровная… да тебя вся управа боится. Твоего языка.

– Ну конечно…

– А кто вчера сказал Панкову: «Курящие кончают раком. Так что начинайте оттягивать свой конец»? А? Так и будем молча развратно улыбаться, да? Главбух пепельницу просил, а ты… Безбашенная секретарша…

Конец фразы растворился в смехе – счастливом, пьяном. Замотала головой, его губы соскользнули с подбородка. Тут же вернулись.

– Не дёргайся.

– Это он тебе сказал?

– Сам услышал. А ну лежи спокойно.

– Это нереально сложно.

– А ты постарайся.

– И что мне за это будет?

– Вот это.

– О…

Лицо вплотную. Не целуя, выдохнул:

– Откуда это в тебе?

– Что?

– Страсть.

– Во мне много чего…

– Но это… Не знал, что такое бывает.

– Я тоже не знала, что ты такой… нежный.

– А ты думала – я какой?

– Испорченный.

– Это почему?

– Москвич, «золотой» мальчик…

Он согнал с лица улыбку. Тихо сказал:

– Я из провинции. Из города вроде вашего. В Москву уехал поступать. И всего добился сам.

(вот почему я тебя так люблю)

– Но ты права, я испорченный. Сама увидишь. Но сначала…

Легко сел. Не успела удивиться – почему не помогает, что-то щёлкнуло.

Тихий, неуловимый звук скольжения.

Перехватила взгляд.

Опять улыбается.

– Вверх глянь.

– О-ох… С ума сойти…

Верх

(так он откидной?!)

исчез. Осталось лишь небо – закатное, пылающее. Словно там, наверху, сто тонн расплавленного металла – и через секунду гравитация обрушит его на нас.

Раскрытая ладонь невольно заслонила глаза.

– Держи.

Пальцы инстинктивно сжались.

А, очки.

Тёмные стёкла сделали красоту почти выносимой. Только очки чуть велики. Пальцы левой придержали дужку, когда руки Тига подняли меня, прислонили к спинке – да так и остались обнимать. А если пристроить затылок ему на плечо, видимость откроется такая же, как из положения «навзничь». Даже лучше.

– Красиво?

– Сказочно… Как ты нашёл?

– Моё любимое место. Я здесь отдыхаю. Заряжаюсь.

Сама б не спросила – но он поспешил добавить:

– Ты первая здесь со мной.

– Не может быть.

– Честно.

Долгое молчание. Дыхание в такт. Взгляды в одной точке – где-то в центре небесной чаши…

Темнеет. Можно снять очки.

Сумерки несут прохладу. Ветер легко обвевает тела, всё ещё влажные – ничего, кроме серебряной цепочки Тига и моего браслета. Укрыться б его рубашкой… куда ж он её бросил…

– Не дрожи. Иди сюда…

Потянул к себе на колени. Руки оплели, как лианы.

Разгорается быстрей, чем согревает…

…Гаснущее великолепие уже не может держать внимание. Стремительно вернулась острая истома. Вместе с его рукой. После недолгой борьбы колени поймали, сжали, оставив ладони свободу действия – но не ускользания. Никому не нужного… Отпущенная пружина судороги медленно раскрутилась, тело мягко рухнуло обратно, от долгого стона словно став легче.

Испорченный мальчишка за спиной тихонько смеётся. Чтоб улыбнуться ему, поймав взгляд, пришлось закинуть голову с вывертом до хруста в шее. Касаясь губами подбородка, прошептала:

– Теперь понимаю, почему не в гостинице… Полгорода б сбежалось…

Ладонь внизу сжалась. Шепнул в ответ.