В тот день в Портленде мама помогала мне перетаскивать мои коробки наверх, в мою новую комнату. Тогда мы еще пользовали дешевый картон, а на улице лило: большая часть коробок размякли словно хлопья в молоке. Я, помню, смеялся над тем, как мы делаемся все более мокрыми, и над лужицами в виде левого ботинка по всему линолеуму в прихожей. По шарканью наших ног можно было подумать, что переезжает семейство расторможенных золотистых ретриверов.
Это произошло во время нашей третьей ходки вверх по ступенькам. Я шлепал башмаками, разводя грязь, и вытащил из коробки свою бейсбольную перчатку, потому что боялся, как бы на ней от воды не появились пятна. И тут я почувствовал это – что-то проскользнуло по ступеням мимо меня, чуть задев плечо. Прикосновение не было ни сердитым, ни торопливым. Я никому никогда об этом не рассказывал – из-за того, что случилось дальше, – но оно показалось ласковым, словно меня осторожно отодвинули с дороги. В тот миг я подумал, что это мама играючи хватает меня за руку, и развернулся, улыбаясь до ушей, – как раз вовремя, чтобы увидеть, как призрак женщины превращается из ветра в туман. Казалось, она одета в простыню, а волосы были такие бледные, что я видел ее лицо сквозь затылок. Я и до того видал призраков. Когда растешь с таким папой, как мой, они становятся такой же обыденностью, как бифштекс на ужин по четвергам. Но мне не доводилось видеть, чтобы они мою маму швыряли в воздух.
Я потянулся к ней, но в руке остался лишь обрывок размокшего картона. Она упала назад, привидение победно заколыхалось. Сквозь эту парящую простыню я видел мамино лицо. Как ни странно, я помню, что, когда она падала, я разглядел ее коренные зубы, верхние, и у нее там были две дырки. Именно это приходит на память, когда я думаю о том случае: гадостное, тошнотворное чувство оттого, что я вижу дырки у мамы в зубах. Она приземлилась кормой на ступеньку, ойкнула и покатилась вниз спиной, пока не ударилась о стену. После этого ничего не помню. Не помню даже, остались ли мы в том доме. Разумеется, отец наверняка избавился от призрака – вероятно, в тот же день, – но я ничего больше про Портленд не помню. Только знаю, что папа начал использовать Тибальта, тогда еще совсем котенка, а мама до сих пор прихрамывает накануне грозы.
Тибальт разглядывает потолок, обнюхивает стены. Время от времени дергает хвостом. Мы следуем за ним, а он методично проверяет весь нижний этаж. В ванной он начинает выводить меня из терпения, потому что, похоже, забыл о деле, а вместо этого хочет покататься по прохладному кафелю. Щелкаю пальцами. Он оскорбленно щурится на меня, но поднимается и продолжает инспекцию.
На лестнице он в нерешительности останавливается. Я не волнуюсь. Вот если он зашипит в пустоту или тихо усядется и уставится в пространство… Колебание же ничего не значит. Кошки видят призраков, но даром предвидения не обладают. Мы поднимаемся за ним по ступенькам, и я по привычке беру маму за руку. У меня на плече кожаный рюкзак. Присутствие атама внутри него успокаивает – это мой личный маленький медальон Св. Христофора [10] Св. Христофор – в католической традиции покровитель путешественников.
.
На втором этаже три спальни и целая ванная плюс небольшой чердак с выдвижной лестницей. Пахнет свежей краской, и это хорошо. Хорошо, когда вещи новые – значит, к ним не успел прицепиться никакой сентиментальный покойник. Тибальт зигзагом обследует ванную и направляется в спальню. Там он таращится на распахнутый комод с зеркалом, на выдвинутые и перекошенные ящики, затем с отвращением разглядывает голую кровать. Потом садится и принимается намывать передние лапки.
– Тут чисто. Давай перетащим барахло и запечатаем.
На предложение шевелиться ленивый котяра поворачивает голову и ворчит на меня, зеленые глазищи у него круглые, как настенные часы. Я не обращаю на него внимания и тянусь к люку на чердак.
– Ай!
Опускаю глаза. Тибальт взобрался по мне как по дереву. Хватаю его обеими руками за спинку, а он уютно запускает все четыре набора когтей мне в кожу. И при этом клятая тварь мурчит.
– Он просто играет, солнышко, – говорит мама и аккуратно отделяет каждую лапку от моей одежды. – Я посажу его обратно в переноску и запру в спальне, пока мы таскаем коробки. Может, стоит порыться в фургоне и отыскать его лоток.
– Здорово, – язвлю я в ответ.
Но устраиваю кота в маминой спальне с едой, водой и лотком, прежде чем перенести в дом остальные наши вещи. На всё про всё уходит всего два часа. В этом мы профи. Однако солнце уже начинает садиться, когда мама заканчивает со своей ведьминой кухней: кипячением масел и трав для умащения окон и дверей – так с гарантией внутрь не пролезет то, чего там не было, когда мы въехали. Я не знаю, как это работает, но и отрицать не могу: дома всегда было безопасно. Знаю, однако, что будет вонять сандалом и розмарином.
Читать дальше