Кендари Блейк - Анна в кроваво-алом

– Питера Карвера я убил в четырнадцать лет, мам. С тех пор я этим и занимаюсь. Меня ничто уже сильно не удивляет.

У нее делается напряженное лицо.

– Не говори так. Ты не «убил» Питера Карвера. Питер Карвер на тебя напал, и он был уже мертв.

Меня порой восхищает мамина способность переворачивать все с ног на голову, просто подобрав правильные слова. Если ее магазинчик оккультных товаров когда-нибудь прогорит, она может с успехом податься в брэндинг.

Питер Карвер напал на меня, говорит она. Ага. Напал. Только после того как я вломился в брошенный дом семейки Карверов. Это было мое первое задание. Я взялся за него без маминого разрешения, и это еще мягко сказано. Я пошел на него вопреки маминым протестующим воплям, и мне пришлось взломать окно в собственной спальне, чтобы выбраться из дома. Но я сделал это. Я взял отцовский нож и отправился туда. Я ждал до двух часов ночи в той самой комнате, где Питер Карвер застрелил свою жену из 0.44-го калибра, а потом повесился на собственном ремне в чулане. Я ждал в той самой комнате, где его призрак спустя два года убил агента по недвижимости, пытавшегося продать дом, а еще через год – оценщика.

Думая об этом сейчас, я вспоминаю, как у меня тряслись руки и крутило живот. Вспоминаю отчаянное стремление сделать это, сделать то, что мне полагалось делать, как делал отец. Когда призраки наконец показались (да, призраки, во множественном числе, – оказывается, Питер с женой помирились, найдя общий интерес в убийствах), я, по-моему, едва не сомлел. Один выплыл из чулана, и шея у него была такая синяя и выгнутая, что, казалось, голова лежит на боку, а вторая начала просачиваться сквозь половицы словно в пущенной задом наперед рекламе бумажных полотенец. Должен с гордостью сказать: она едва выбралась из паркета. Инстинкт взял верх над рассудком, и я заколотил ее обратно, она и рыпнуться не успела. Однако, пока я вытаскивал нож из дерева, покрытого засохшими пятнами, некогда являвшимися его женой, Карвер ухватил меня за обе ноги. Он чуть не выкинул меня в окно, пока я лихорадочно нащупывал атам, пища как котенок. Пырнул я его едва ли не случайно. Нож как бы воткнулся в него, пока он обматывал конец своей веревки вокруг моей шеи и вертел меня кругом. Маме я этого никогда не рассказывал.

– Я не такой дурак, мам. Это только другие думают, что мертвое убить нельзя. – Хочу добавить, что папа разделял мое мнение, но это лишнее. Она не любит о нем говорить, и я знаю, что с тех пор, как он погиб, она так и не стала прежней. Как будто она не совсем здесь; чего-то не хватает во всех ее улыбках – словно смазанное место на фотографии или просто объектив не в фокусе. Часть ее последовала за ним туда, куда отправился он. Она не то чтобы меня не любит, но, по-моему, ей никогда не приходило в голову, что придется растить сына самой. Семья должна образовывать круг. А теперь мы ходим будто фотография, из которой папу вырезали.

– Да одна нога здесь, другая там, – говорю я, щелкая пальцами и меняя тему. – Может, даже до конца учебного года в Тандер-Бей не досижу.

Она наклоняется к рулю и мотает головой:

– Тебе следует подумать о том, чтобы задержаться на подольше. Я слышала, это славное место.

Я закатываю глаза. А то она не знает! Нашу жизнь тихой не назовешь. У нас все не как у людей, никаких тебе корней и заведенного порядка. Мы бродячий цирк. И даже папина смерть тут не виновата, мы и с ним путешествовали, хотя, надо признать, не так много. Именно поэтому она работает так, как работает: раскладывает карты Таро и чистит ауру по телефону и продает оккультные товары через Интернет. Моя мама странствующая ведьма. И на удивление, неплохо этим зарабатывает. Думаю, мы бы вполне справлялись даже без папиной страховки.

В данный момент мы едем на север по некоей извилистой дороге, повторяющей береговую линию озера Верхнего. Я рад выбраться из Северной Каролины, прочь от чая со льдом, акцента и гостеприимства, которые мне не подходили. В дороге, по пути отсюда туда, я чувствую себя свободным, и это ощущение продлится, пока я не ступлю на тротуар Тандер-Бей – только тогда я снова окажусь на работе. А сейчас я могу наслаждаться колоннадами сосен и слоями осадочных пород вдоль дороги, сочащихся грунтовыми водами словно в непрестанных сожалениях. Озеро Верхнее синее синего и зеленей зеленого, а льющийся в окна яркий свет заставляет меня щуриться даже в темных очках.

– Какие у тебя планы насчет колледжа?

– Ма-ам. – Разочарование внезапно вскипает во мне. Опять она за свое, «серединка на половинку». Наполовину принимает меня таким, какой я есть, наполовину настаивает, чтобы я был нормальным ребенком. Интересно, с папой она тоже так обращалась? Не думаю.