Александр Маро - Аластор

Библию Сашка не читал – в ее наличии дед не видел особого смысла – но будь она под рукой, открытой где-нибудь на странице одной из глав Откровения Иоанна Богослова, то, несомненно, отождествил бы он увиденную им тень, с явлением четвертого всадника Апокалипсиса, особенно когда стали проявляться очертания лица. Мертвецки серое, неживое, словно отлитое из тусклого света луны – оно возвышалось над неправдоподобно высокой фигурой и медленно текло навстречу. И только теперь сознание извлекло наружу самые дремучие легенды и весь потаенный ужас вместе с ними; сущность – и все до мельчайших подробностей сходилось в каждой детали – была не кем иным, как Аластором, призраком пустыни, бесплодным духом ада, от имени которого трепетали все земли Республики.

Да, это был Аластор! Черные, измазанные пылью берцы чертили ровную, прямую линию. «Кажется, теперь все!» – мелькнула скорая, как выстрел, мысль. Сашка зажмурился и крепко сжал губы. Это был последний инстинкт – не видеть приближение адова вестника, скрыть лицо от наползающей смерти. Мгновение за мгновением, секунда за секундой в клокочущей нервной дрожи; он оставался все так же недвижим – но смерть, то ли вдоволь насытившись разыгравшейся кровавой жатвой, то ли найдя другие, более важные, дела, приступать к задуманному не торопилась.

Сашка несмело приоткрыл глаза. Странное виденье, взбудоражившее все его естество, медленно тянулось прочь, шаркая туго набитым рюкзаком, висевшим у него за плечами.

– Стой! – что есть силы крикнул Сашка и сам испугался своей дерзости.

Высокая фигура, укрытая темным плащом послушно остановилась.

– Прошу… помоги мне! – хрипло процедил Сашка.

Охлажденный ночной воздух растворил в себе разгоряченные слова мальчика и будто застыл. Огромная фигура Аластора, чуть качнулась было вперед, но, передумав, остановилась. Мгновение она пребывала в состояние полного покоя и вдруг, резко развернувшись, двинулась обратно. На то, чтобы вновь оказаться рядом, ушло не так много времени, пожалуй, не больше полминуты, но в воспаленном детском сознании этот отрезок растянулся до невыносимых пределов вечности.

Приблизившись вновь, Аластор замер и, весь в устрашающих деталях, возвысился над беспомощным маленьким существом. Вместо лица из-под капюшона на того смотрела гладкая металлическая маска с узким, чуть приоткрытым ртом и широкими глазницами, в которых блестели два серых, смазанных мраком огонька. Огромное тело извергало только тяжелое, сдавленное дыхание, срывающееся с глубин, в которых томился только холод и густела ночь. Любопытство?! Его сдерживало только любопытство. Но что, если оно пройдет? И вдруг дикая мысль зазвенела в ушах, мурашками прокатившись по телу. Широкое, как млечное небо, лезвие, блеснуло в руках Аластора, взмах… и по рукам прокатилась долгожданная свобода. Вдох широкой грудью, наполнил тело свежестью, придав сил истощенному, изнывающему болью и страхом, организму. Пошатываясь и еще мучаясь от сдавленных веревкой синяков, Сашка сел на землю и исподлобья покосился на Аластора. Тот все так же безмолвно стоял рядом. Бесплодный дух или человек, скрытый за немой, безликой маской, словно решал, какой судьбе предоставить мальчика. Наконец он развернулся и не спеша побрел прочь.

Первое оцепенение прошло. Дышалось вольно, взбудораженные стрессом мысли постепенно выстраивались в прежний ряд спокойных рассуждений, и как-то сама собой открылась нерадужная картина – Сашка застрял посреди свирепой, бесплодной пустыни, и единственным проводником в ней мог быть только… Шальная мысль заставила его резко вскочить на ноги и броситься вслед удалявшейся в неизвестную даль фигуре.

Аластор не оборачивался. Он шел медленно, тяжелыми шагами, навстречу холодному диску луны, подставив лицо под ее мертвое сияние. Сашка несмело семенил следом, боясь ненароком нарушить сгустившуюся тишину. Почти крался, словно бы Аластор и не догадывался о своем случайном попутчике. Но он, конечно, все знал – предпочитал лишь делать вид, будто бы его и вовсе не существует. А значит, дозволял быть рядом, дозволял идти за ним, негромко шоркая маленькими, успевшими нарастить не одну латку кедами. По узкой, облизывающей выпуклый склон тропинке они побрели наверх, в блеск пышных звезд и серую мглу ночного неба, затем по кривым хребтам куда-то вдаль, куда-то, где покоилась тишина и безбрежность, где оседали на темных шапках гор последние сны.

Вперед! Теперь только вперед, боясь оступиться или упасть. Привыкая к полуночному сумраку, к величественной и коварной тишине. Ни чувств, ни мыслей, ни боли… Вдруг легкая рябь взволновала темное полотно стелившейся ночи. Несмело раскатилось где-то внизу, за скалами, набрало силу и наполнилось ярким заревом. Сашка ненадолго замер. Внутри все оборвалось, а на глаза навернулись слезы.