Перси Шелли - Аластор, или дух одиночества

Поэма, озаглавленная «Аластор», может рассматриваться как аллегория, обозначающая одну из интереснейших ситуаций человеческого духа. В поэме представлен юноша, отличающийся свежестью чувств и порывистостью дарований; воображение, воспламененное и очищенное общением с величием и совершенством во всех их проявлениях, уводит его к созерцанию вселенной. Он вволю пьет из источников знания, однако жажда не утихает. Великолепие и красота здешнего мира глубоко затрагивают систему его воззрений, являя неисчерпаемое разнообразие своих модификаций. Пока его желаниям продолжают открываться объекты, столь же бесконечные и безмерные, он весел, спокоен и владеет собой. Но приходит время, когда эти объекты перестают удовлетворять его. Его дух, наконец, внезапно пробужден и жаждет общения с разумом, ему подобным. Он воображает себе существо, которое он любит. Причастное умозрениям тончайшего и превосходнейшего, видение, в котором он олицетворяет свои собственные чаяния, сочетает все чудесное, мудрое или прекрасное, что может представить себе поэт, философ или влюбленный. Интеллектуальные данные, воображение, издержки чувствительности не лишены известных притязаний на взаимность соответствующих способностей в других человеческих существах. Поэт представлен соединяющим эти притязания и относящим их к единственному образу. Он тщетно ищет прообраз воображаемого. Сокрушенный разочарованием, он сходит в безвременную могилу.

Картина не отказывает современному человечеству в назидании. Фурии неодолимой в страсти карают эгоцентрическую замкнутость поэта, навлекая на него быструю погибель. Однако, поражая светочи мира сего внезапным помрачением и угасанием через пробуждение в них слишком обостренного восприятия собственных влияний, та же сила обрекает медленному, отравляющему распаду тех, менее одаренных, кто дерзает не признавать ее владычества. Их жребий тем бесславнее и ничтожнее, чем презреннее и пагубнее их провинность. Кто не одержим никаким великодушным обольщением, не обуян священной жаждой проблематичного знания, не обманут никаким блистательным предрассудком, ничего не любит на этой земле, не питает никаких надежд на потустороннее и при этом чуждается естественных влечений, не разделяет ни радостей, ни печалей человеческих, тому на долю выпадает и соответствующее проклятие. Подобные субъекты изнывают, ни в ком не находя естества, сродного себе. Они духовно мертвы. Они не друзья, не любовники, не отцы, не граждане вселенной, не благодетели своей страны. Среди тех, кто пытается существовать без человеческой взаимности, чистые и нежные сердцем гибнут, убитые пылом и страстностью в поисках себе подобных, когда духовная пустота вдруг дает себя знать. Остальные, себялюбивые, тупые и косные, принадлежат к необозримому большинству и вносят свое в убожество и одиночество мира. Кто не любит себе подобных, тот живет бесплодной жизнью и готовит жалкую могилу для своей старости.