Перси Шелли: Аластор, или дух одиночества

Был ниспровергнут сон толчком внезапным;
Уже белел рассвет, и месяц синий
На западе садился; проступали
Вблизи холмы; леса вокруг него
Угрюмо высились. Куда девались
Цвета небес, игравшие над рощей
Минувшей ночью? Где ночные звуки,
Баюкавшие сон его? А где
Мистерия ночная, где величье
Земли, где торжество? Глаза, тускнея,
Глядели в пустоту, как на небесный
Прообраз из воды глядит луна.
Сладчайший дух любви послал виденье
Во сне тому, кто дерзостно отверг
Ее дары. Он трепетно следит
Неуловимую вне грезы тень,
Предел — увы! — пытаясь превозмочь.
Неужто облик, только что дышавший,
Был мороком? И сгинул, сгинул, сгинул
В пустыне безысходно-тусклой сна
Навеки? Неужели, кроме смерти,
Никто не может отворить эдема,
Сна твоего, и радуга в лазури,
И горы в зыбком зеркале озерном
Ведут лишь в черный омут водяной,
А синий свод и смрад отвратной смерти,
В котором тень, исчадие могилы,
Скрывается от мерзостного света,
Причастны, сон, к твоим отрадным чарам?
Ему сомненье затопило сердце,
Надежду пробудив, сжигало мозг
Отчаяньем.
Пока светился ясный
День в небесах, поэт с душой своею
Держал совет немой, а ночью страсть
Пришла, врагиня раздраженной грезы,
Покой стряхнув с него, и повлекла
Во мрак ночной. Как сдавленный змеей
Зеленою, почувствовал, как яд
В груди горит, уносится орел
Сквозь мрак и свет, сквозь вихрь и сквозь лазурь
Гнетущей дурнотою ослеплен,
В бескрайнюю воздушную пустыню,
Так, движимый прелестной тенью грезы
В сиянье ночи, мрачном и студеном,
По буеракам, по болотам топким,
Змей скользких света лунного топча,
Бежал он, и ему сияло утро,
Насмешливой окрашивая жизнью
Его ланиты мертвые; блуждал он,
Пока не различил с Петрийской кручи
Над горизонтом облачный Аорнос;
Балх видел он, и видел он могилы
Царей парфянских; пыль над ними вечно
Клубится на ветру; блуждал в пустыне
Он день за днем, скитался, изнуренный
Скитаньем тщетным; тлело в нем томленье
И собственным питалось угасаньем;
От отощал, и волосы его
Поблекли, осень странную оплакав
На злом ветру; бессильная рука
Висела мертвой костью на дряблой коже;
Жизнь с пламенем, снедающим ее,
Как в горне, тайно вспыхивала в черных
Глазах его; страшились поселяне,
Чья человечность нищего снабжала
Припасами, когда к жилищам их
Он приближался робко. Храбрый горец,
Над пропастью такое приведенье
Встречая, полагал, что перед ним
Дух ветра, чьи глаза горят, чьи вздохи
Неистовы, а шаг в снегах бесследен;
Ребенок прятал в юбке материнской
Лицо свое, пугаясь этих взоров
Блуждающих, чей необычный пламень
Ему сверкал во многих сновиденьях
Ночной порой, и разве только девы
Угадывали, что за хворь терзает
Скитальца, называли незнакомца,
Пусть по ошибке, другом или братом
И руку пожимали на прощанье,
Сквозь слезы гладя вслед ему потом.

И наконец, на берегу Хорезмском
Пустынный шаг замедлил он среди
Болот зловонных; к берегу морскому
Его тянуло; лебедь плавал там
Средь камышей в малоподвижных водах.
Он подошел, и лебедь взмыл на крыльях
Могучих в небо, высоко над морем
Вычерчивая яркую стезю.
За лебедем следил он жадно: "Птица
Прекрасная, к родному ты стремишься
Гнезду, где нежная подруга шею
Пуховую свою с твоей сплетет,
Сияньем ясных глаз тебя встречая.
А я? Кто я? Зачем я здесь, хоть голос
Мой сладостней твоей предсмертной песни,
И шире дух, и стан мой соразмерней
Прекрасному, зачем я расточаю
Себя, хоть воздух глух, слепа земля,
А в небе нет мне отзвука? Уста
В отчаянье как будто улыбнулись.
Он понял, что неумолимый сон
Скуп на дары, а смерть еще лукавей,
Безмолвная, прельщающая тенью,
Чтоб высмеять свое же обаянье.

И, устрашенный собственною мыслью,
Он огляделся в поисках врага,
Но только в нем самом таился ужас.
У берега заметив утлый челн,
К нему стремился взор нетерпеливый.
Челн был давно заброшен, и борта
Потрескались, и содрогался корпус,
Когда к нему прибой могучий льнул.
Порыв безудержный велел скитальцу
Сесть в челн и в море мрачном смерть искать.
Он ведал: жизнь кишит в подводных гротах,
И нравится могучей тени там.

День ясен был, и небо, как и море,
Сияньем вдохновительным питалось,
А волны хмурил только ветерок.
Подвигнутый душою беспокойной,
В челн прыгнул странник, водрузил на мачте
Свой плащ, как парус, и отплыл один,
А лодка в море поплыла спокойном,
Как облако в лазури перед бурей.